выпьем еще, Василь. Не дали мне спеть, проклятые!
- Ступай домой, Юрай, - уговаривает староста. - Я тебя провожу. Неровен час, еще подкараулят тебя.
- Очень я их боюсь! - говорит Гордубал и, пошатываясь, бредет домой.
Нет, я не пьян, Полана! Побили меня в корчме. - А за что побили? - Просто так, голубушка, шутки ради. Силою мы померились с Феделешем Гейзой.
- А знаешь, Василь, - оживившись, начинает Юрай, - у меня в Америке тоже был 'файт'. Кинулся на меня с молотком один майнер. Немец, что ли. А только другие отобрали у него молоток и поставили нас в круг. Деритесь голыми руками. Эх, Василь, крепко мне тогда досталось по роже, а немца я все-таки уложил. И никто не мешался в нашу драку.
- Слушай, Юрай, - строго перебивает Герич, - не ходи больше в корчму. Не то опять быть драке.
- Да почему? - дивится Гордубал. - Я к ним не лезу.
- Ну, - не сразу отвечает староста, - надо же им подраться? Иди спать, Юрай. А завтра - уволь своего батрака.
Гордубал нахмурился.
- Что ты болтаешь, Герич? И ты тоже лезешь в мои дела?
- Зачем держать чужака в доме? - настаивает Василь. Иди, иди спать. Эх, Юрай, не стоит Полана того, чтобы за нее дрались.
Гордубал останавливается как вкопанный.
- И ты туда же? Такой же, как они! - произносит он наконец. - Не знаешь ты Полану. Только я один ее знаю, а ты... Ты не смей...
Василь дружески кладет ему руку на плечо.
- Юрай! За восемь лет нагляделись мы на нее...
Гордубал гневно сбрасывает его руки.
- Проваливай, проваливай, не то... Пока я жив, Герич, видит бог, с этого дня не знаюсь с тобой. А был ты мне лучшим другом.
И, не оборачиваясь, Гордубал плетется домой, Герич фыркнул в ответ и еще долго тихонько ругался в темноте.
XIV
Утром Штепан запрягает лошадей - собрался в степь. Из хлева выползает Гордубал, опухший, страшный, глаза налиты кровью.
- Я поеду с тобой, Штепан, - объявляет он кратко.
Н-но! И телега мчится по деревне. Юрай не глядит ни на встречных, ни на коней. Выехали за околицу.
- Стой, - приказывает Гордубал, - слезай с телеги. Поговорить надо.
Штепан дерзко рассматривает побитое лицо хозяина. Чего, мол, тебе?
- Слушай, Манья, - нетвердо начинает Гордубал, - по деревне сплетни ходят про Полану и про тебя. Все это вранье я знаю, но надобно с этим покончить. Понял?
Штепан пожимает плечами.
- Нет, не понял.
- Надо тебе уйти от нас, Штепан. Ради Поланы. Заткнуть людям рты. Так надо, понял?
Штепан нагло в упор глядит на Гордубала. Тот отводит взгляд.
- Понял.
Юрай машет рукой.
- Так. А теперь езжай.
Манья стоит, сжав кулаки, - кажется, вот-вот бросится на Гордубала.
- Делай свое дело, Штепан, - ворчит Гордубал.
- Ну ладно! - цедит сквозь зубы Штепан, прыгает в телегу, замахивается кнутом, - и раз! - хлещет коней по головам.
Кони попятились, заплясали и рванулись вперед бешеным скоком. Телега понеслась, бренчит на лету, вот-вот рассыплется на куски.
Гордубал стоит па дороге, глотая пыль, потом медленно поворачивается и, понурив голову, идет домой. Эх, Юрай, так ходят старики!
XV
За одну неделю сильно сдал Юрай; казалось, у него кости стучат. Да как тут не похудеть, скажите на милость: пустяк ли это, - утром убраться, поросят накормить, почистить коней, выгнать коров в стадо, вычистить хлев, ребенка отправить в школу.
Потом на лошадях в степь - пора убирать кукурузу.
В полдень - домой, сварить для Гафьи обед, напоить коней, засыпать корму птице - и снова в степь, опять работа. А к вечеру тоже надо спешить домой, сготовить ужин, позаботиться о скотине, да еще неумелыми руками зашить Гафье юбчонку. Растет ребенок, играет, долго ли порвать одежду? Нелегко поспеть всюду, трудно не упустить чего-нибудь. Вечером вялится Гордубал на солому, как чурбан, но долго не может уснуть от тревоги. А вдруг забыл что?.. Ах, боже мой, ну конечно, забыл! Не полил цветы на окнах. И, кряхтя, встает Гордубал и плетется за лейкой.
А Полана - точно и нет ее. Заперлась в клети наперекор мужу. 'Что поделаешь, - растерянно думает Гордубал, - гневается хозяйка, почему не посоветовался с ней. Почему не спросил: 'Что скажешь, Полана, хочу, мол, уволить работника... Эх, жена, сама посуди, мог ли я сказать тебе: 'Так и так, Полана, вот что о тебе болтают'. Да что тут толковать, взял да уволил батрака, злись себе на здоровье. Палкой хозяйничать тебя не погоню!'
Ох, а так недостает Поланиных рук! Неделя только прошла, а как все заросло! Кто бы подумал, - сколько работы лежит на бабе! Мужику и половины не переделать. Ничего, сама увидит; перестанет серлиться и засмеется: 'Ох, и недотепа ты, Юрай, не прибрать, ни сварить не умеешь. Ну что спросишь с мужика!'
Однажды увидел ее мельком. Вернулся зачем-то во двор, а она стоит в дверях. Точно тень. Под глазами круги, и на лбу упрямая складка. Отворотился Гордубал. 'Я - ничего, я тебя, голубушка, не видел'.
А Полана исчезла, как тень.
Ночью, когда Гордубал забрался в солому, слышит он, что где-то тихо скрипит дверь. Полана!
Вышла на двор и стоит. А Юрай, - руки под головой, глядит во тьму, и сердце у него замирает.
Коровы, лошади, Гафья, куры, поросята, поле, цветы - господи боже мой, хватает дел! Но труднее всего соблюсти видимость, что в семье все в порядке. Чтобы люди не судачили: у Гордубалов, мол, неладно. Есть у Юрая' замужняя сестра, могла бы помочь, могла бы обед сварить, да нет уж - благодарю покорно, лучше не надо. Соседка кивает из-за забора: посылайте, мол, Гафыо днем ко мне, Гордубал, позабочусь о ней. Спасибо, соседка, спасибо большое, не беспокойтесь. Полана чуточку прихворнула и слегла. Я могу за нее и сам похозяйничать.
Нечего вам тут вынюхивать!..
Встретил Юрай Герича, тот глядит на него, видно, поздороваться хочет. Отвернулся Гордубал: иди себе, иди, я тебя и знать не знаю.
А Гафья все робеет. Глядит, не моргнет, верно, скучает без Штепана. Что поделаешь - ребенок!
А люди невесть что болтали, рот им не заткнешь...
Коровы, кони, кукуруза, поросята, вот еще прибрать в свинарнике и напоить свиней. Надо бы желоб прочистить, чтобы стекала навозная жижа. Гордубал принимается за работу, пыхтит от усердия; сейчас на свете нет ничего, кроме свинарника. Погоди, Полана, придешь сюда, подивишься: свинарник точно изба. Вот еще свежей воды принести... И Гордубал идет с ведерком к колодцу.
Во дворе, на дышле телеги, уселся Манья, качает на коленях Гафью и что-то ей рассказывает.
Гордубал ставит ведерко на землю и, заложив руки в карманы, идет прямиком к Штепану.
Манья одной рукой отодвигает Гафью, другую сует в карман. Глаза его сузились, блестят, как лезвие ножа, в сжатой руке виден какой-то предмет, нацеленный прямо в живот Гордубалу. Гордубал усмехается. Знаю, знаю, как стреляют из револьвера. Видел в Америке. Вот тебе, - и он вынимает из кармана закрытый
