— Теперь мне понятно, откуда взялась красота господина Карима… — заметила Ома, когда гостья удалилась. — Не могу поверить, что она родила троих и что одному из них уже почти тридцать! Она выглядит такой молодой и свежей!
— Думаю, все дело в образе жизни. Здесь жизнь женщины — совсем не то, что в Аллоа… Женщины высокого положения в этих краях изнежены и праздны. Они не делают тяжелой работы, подобно нашим соотечественницам — и аристократкам, и поселянкам… Главная цель их жизни — ублаготворять господина. Теперь, когда для меня это стало очевидно, мне еще сильнее жаль мою Груочь: она состарится до срока…
Карим возвратился с высокогорных пастбищ с великолепной покупкой — десятью изумительными арабскими скакунами: девятью кобылами и жеребцом. Животным предстояло провести зиму на пастбищах и в конюшнях, в тепле и холе, чтобы забота конюхов и прекрасный корм сделали их еще лучше. Скотоводы обычно недокармливали лошадей, руководствуясь лишь им понятными соображениями…
Были куплены также слоны, об этом хлопотал приятель Айюба. По условиям сделки, прежний владелец обязался продержать их у себя до весны, а потом перегнать на север, в Алькасабу Малику.
Покуда Карим был в горах, Аллаэддин-бен-Омар надзирал за строительством нового корабля. Это был близнец «И-Тимад». Корабль должны были наречь «Инига», в честь сестры Карима. Девушка просто сияла от гордости.
— Я всегда знала, что он лучший брат на всем свете! — взахлеб откровенничала она с Зейнаб. — Совсем не такой бука, как Джафар или Айюб. Им вовсе нет дела до родной сестренки, а Карим совсем другой!
Инига посетила Зейнаб через два дня после визита Алимы. И вскоре три юных девушки (включая Ому) стали подругами.
Инига быстро научила девушек игре в шахматы. — Братья мои возомнили, будто играют лучше всех на свете, — говорила она. — Они играют только между собой, но я-то знаю, что могла бы разбить любого из них в пух и прах! Но вот мама говорит, что я не должна так поступать — ведь мужскую гордость столь легко уязвить! Вот и приходится мне, бедной, нарочно поддаваться, когда кто-нибудь из братьев соизволит снизойти до меня… Они совершенно счастливы!
Зейнаб рассмеялась. Хоть она и была моложе Иниги, но жизненный опыт сделал ее куда более зрелой.
— Твоя мать права, Инига, — заверила она новую подружку. — Женщины и вправду сильнее во всем. Думаю, именно поэтому Аллах предназначил им участь продолжательниц рода людского. Подумай, разве можно представить себе мужчину, рожающего дитя? — Она захихикала.
— А ты когда-нибудь видела, как рождается младенец? — Глаза Иниги от любопытства стали совершенно круглыми.
…Осторожней, сказала себе Зейнаб. — Инига — дочь богатых родителей, притом непорочна. По- видимому, она знает лишь приблизительно о том, что бывает между мужчиной и женщиной.
— Моя сестрица-близнец и я были старшими у матери, — уклончиво сказала она. — У матери после нас появилось много детей. До пятилетнего возраста мы с Груочь ничего не знали о том, как это бывает… Богатые дома в Аллоа — совсем не то, что здесь. Мы жили в каменной башне, на каждом этаже которой было по одной комнате. У нас не было своего уголка. Было всегда холодно и сыро, часто шли дожди. Тогда мне это казалось обычным, но теперь мне вовсе не хочется домой, в эту сырость… Фу! Я полюбила жаркое солнце и гостеприимное тепло вашей земли. А Кордова тоже такова?
Инига кивнула — Зейнаб этой немудреной хитростью удалось на время усыпить неуемное любопытство девушки.
— Да, а дворец калифа, как мне рассказывали, — одно из величайших чудес света! Говорят, что, когда владыка переезжает из Кордовы в Мадинат-аль-Захра, всю дорогу от города до города устилают коврами! И еще по ночам освещают ее масляными светильниками на высоких столбах. Шесть фонарщиков следят за тем, чтобы ни один не потух, представляешь? Нет, ты только вообрази: ночная дорога, ярко освещенная! Как бы хотелось мне поглядеть на это чудо! Но мне, видно, придется всю жизнь безвыездно провести в Алькасабе Малике… Когда я выйду замуж, моим долгом жены будет рожать мужу детей. — Девушка улыбнулась и пожала плечами:
— Но для чего тогда Аллах сотворил женщину, как не для этого? И все же я чуть-чуть завидую тебе, Зейнаб… — вздохнула Инига. — Но не слишком сильно. Ты и вправду на редкость красива, милая. Думаю, калиф прикипит к тебе всем сердцем, но другие обитательницы гарема воспылают к тебе жгучей завистью. Берегись этих женщин, Зейнаб! Не доверяй никому, кроме твоей Омы, и удостоверься, что евнух-прислужник предан тебе одной. Преданность и расположение евнуха обычно легко купить… Ты всегда должна быть уверена, что никто кроме тебя не распоряжается твоими слугами! Но ты мудра, я вижу, и сердце подскажет тебе, кому можно довериться…
— А за кого ты выходишь? — спросила Зейнаб.
— Его зовут Ахмед-ибн-Омар. Он приходится племянником госпоже Музне — старший сын ее родной сестры. Я знаю его всю жизнь. Всегда само собой разумелось, что мы когда-нибудь поженимся. Волосы у него черные, словно вороново крыло, и ласковые карие глаза…
— Ты его любишь?
Инига надолго задумалась. Потом сказала;
— Думаю, люблю… Я никогда не мечтала ни о ком другом. Ахмед добр и весел. Говорят, что он ни разу в жизни не разгневался… Я с радостью приветствую выбор моих родителей.
…Зейнаб даже в чем-то завидовала девушке. Любовь причиняет боль — это она уже испытала. И, верно, гораздо лучше просто приветствовать чей-то выбор, подобно Иниге. В покорности нет страдания. Ее же собственная мать так никогда и не покорилась… Ведь невзирая на страстную и кипучую ненависть к Мак-Фергюсу Сорча Мак-Дуфф по-своему все же любила его, и он отвечал ей взаимностью… Сколько горечи было в этом чувстве для обоих! Да, любовь — это беда, это кара… Но, понимая это, Зейнаб не знала, как можно убить любовь, уже угнездившуюся в сердце…
Вполне удовлетворенный успехами ученицы во всех сферах, Карим-аль-Малика решил, наконец, продолжить с нею путешествие в мир чувственных наслаждений. Придя в ее спальню однажды вечером, он показал ей золотую корзиночку изящного плетения.
— Это тебе, — сказал он, протягивая ее Зейнаб. Девушка приподняла салфеточку персикового шелка и, озадаченная, уставилась на содержимое.
— Это набор «любовных игрушек», — ответил Карим на безмолвный вопрос. — Ими может пользоваться и твой господин, и ты сама.
Медленно, один за другим извлекала Зейнаб из корзиночки странные предметы и раскладывала на полированном, черного дерева, столике у постели. Был тут хрустальный флакон с серебряной крышечкой, наполненный до краев какой-то прозрачной жидкостью, и алебастровый сосуд, полный красноватой маслянистой мази с запахом гардении… Были здесь также и два золотых браслета, соединенных между собой короткой цепочкой. Внутренность широких запястий была выложена молодым каракулем в мелких завитках. А какие-то два предмета были упакованы в пурпурные бархатные мешочки. Зейнаб развязала один — и на ее ладонь выкатилась пара серебряных шариков.
— Почему они такие.., такие странные на ощупь? — спросила она Карима.
— Внутри одного перекатывается капелька ртути, а в другом — маленький серебряный язычок, как у колокольчика.
— А для чего они?
— Для наслаждения, — отвечал он. — Вскоре я все тебе покажу. Но сперва, Зейнаб, открой другой мешочек.
Она покорно извлекла на свет предмет, от одного вида которого краска смущения залила ее щечки.
— Что это, мой господин? Очень уж похоже на член, и все же…
Карим тихо рассмеялся:
— Это называется «дилдо». Сей предмет — точная копия мужского достоинства калифа Абд-аль- Рахмана. Искусный резчик изваял его из слоновой кости, не упустив ни единой детали. Видишь, ручка его вызолочена и украшена самоцветами — в полном соответствии с высоким достоинством твоего господина. Если заскучаешь по владыке в разлуке с ним, можешь позабавиться с дилдо. Также калифу может быть
