'Испанец' поднялся из кресла и неторопливо приблизился к охраннику. Тот расстегнул ремень с кобурой и стал ковыряться в пуговицах куртки, гадая, кто перед ним: дурак или сумасшедший? Потому что нормальный человек не стал бы так себя вести. Камер и датчиков этот тип то ли вовсе не замечал, то ли просто не обращал на них внимания, как будто они висели тут не для дела, а для красоты. 'Давай, давай, – думал Ваулин, стаскивая куртку и принимаясь за штаны, – давай, умник, посмотрим, что у тебя получится!'
Чувствуя за своей спиной всю мощь современной электроники и поддержку вооруженных до зубов коллег, Ваулин разделся до нижнего белья и выпрямился, зябко поджимая пальцы ног, стынущих на ощутимо прохладном даже сквозь носки, гладком, как олимпийский каток, полу. Помощь что-то не торопилась, и Ваулин понемногу начал подозревать, что за всей этой историей кроется самый обыкновенный розыгрыш. Он представил, как ребята сидят перед монитором, покатываясь со смеху, и отпускают в его адрес соленые шуточки, а он стоит тут, посреди Малахитового зала, без штанов, как этот™
– Спиной повернись, – скомандовал 'испанец'.
– Слышишь, мужик, ты кто такой? – возмутился Ваулин. – Имей в виду, тебе это даром не пройдет! Рожу я тебе начищу в любом случае, так и знай!
Вместо ответа 'испанец' поднял на вытянутой руке свой непонятный пистолет, так что черное дуло уставилось Ваулину прямо в лоб. Он ничего не говорил, и глаз его было не разглядеть за темными очками, но Ваулин как-то вдруг понял, что никакими шутками тут и не пахнет.
– Тебя все равно возьмут, – сказал он, глядя в дуло. – Камеры... Тебя же прямо сейчас по телевизору показывают! Так что ты, того... не отягчай.
– Хорошо, не буду, – сказал 'испанец', шаря свободной рукой у себя под курткой. Краем глаза Ваулин разглядел между распахнувшимися полами его пояс – странный какой-то пояс, более всего похожий на пулеметную ленту, как у тех матросиков, что когда-то брали штурмом вот этот самый дворец, только вместо патронов из гнезд торчали какие-то пестрые штуковины, вроде тех стрелок, которыми играют в 'дартс'. – Не буду, если ты как хороший мальчик повернешься спиной. Считаю до одного, потом стреляю.
Ваулин повернулся спиной, обмирая в предчувствии выстрела или, как минимум, страшного удара рукояткой пистолета по затылку. Вместо этого он вдруг ощутил короткий, довольно болезненный укол в левую ягодицу. 'Точно, шутка!' – сообразил он и начал разворачиваться к шутнику с твердым намерением как следует навесить ему по сопатке. Тут ноги у него вдруг сделались ватными, в голове помутилось, и Ваулин, издав невнятный, но явно удивленный звук, повалился на холодный, скользкий пол.
Глава 10
В питерском управлении об операции знали всего двое – сам начальник управления и его первый заместитель. Из тех сотрудников, которых Федор Филиппович взял с собой, отправляясь из Москвы в Петербург, об истинной цели поездки не знал никто. Генерал Потапчук рассчитывал, что таким образом секретность обеспечена настолько, насколько ее вообще можно обеспечить в ходе активной оперативно- розыскной работы.
Строго говоря, поездка эта была излишней, поскольку каким-либо способом влиять на ход событий Федор Филиппович не имел права. Однако просто сидеть в своем кабинете на Лубянке и ждать вестей от Глеба он тоже не мог и потому принял решение переместиться ближе к центру событий. В конце концов, страховка была необходима: учитывая размер добычи, на которую рассчитывали преступники, организаторы ограбления – как, впрочем, и любой из его участников – могли пойти на крайние меры, чтобы загрести под себя все целиком, ни с кем не делясь.
Это, между прочим, был странный парадокс, над которым генерал Потапчук ломал голову едва ли не всю свою сознательную жизнь: чем крупнее намечалось дело, тем большей, как правило, оказывалась вероятность, что в конце его, когда настанет пора делить хабар, кто-то один попытается кинуть своих подельников. И ведь, казалось бы, чем больше денег, тем легче ими поделиться... Ан нет! Парочка бомжей, отняв у прохожего в темном переулке тощий бумажник, совместно пропьет его содержимое без каких-то особых проблем. Зато двое олигархов, пытаясь поделить между собой акции металлургического комбината, украденного у третьего, такого же, как они, олигарха, непременно перегрызут друг другу глотки, и хорошо, если при этом не зальют кровью полстраны...
Короче говоря, Федор Филиппович почти наверняка знал, что миром предстоящее ограбление не кончится, и волновался за Глеба. Конечно, Слепой – это не какой-нибудь Кот или тем более Бек. Ему случалось выходить невредимым из куда более серьезных ситуаций, однако и он сделан не из железа. Одна меткая пуля, один удар ножом, и человека – любого, даже самого распрекрасного, – нет. Любой мерзавец с единственной извилиной под черепной коробкой способен вычеркнуть из жизни кого угодно – талантливого ученого, гениального музыканта или прекрасно подготовленного агента ФСБ...
Конспиративная квартира, любезно предоставленная в распоряжение Федора Филипповича местными коллегами, выглядела запущенной и нежилой. На полу, который пронзительно скрипел и опасно подавался под ногами, ровным слоем лежала пыль, валялся мелкий мусор и пожелтевшие окурки. Обшарпанная шаткая мебель, голые пыльные лампочки, половина которых не желала включаться, непрерывное журчание воды в черно-рыжем, сто лет не мытом, треснувшем унитазе, деловитое копошение тараканьих полчищ, доедающих остатки клея за отставшими обоями, застарелая, невыветриваемая табачная вонь – все это генерал Потапчук видел, слышал и обонял много раз в десятках таких же квартир, находящихся на балансе его ведомства. Только раньше все это его почему-то не раздражало; раньше обстановка не имела для него значения, а важно было только дело, ради которого можно было стерпеть любые неудобства. Теперь же генерал из последних сил боролся с желанием вызвать сюда кого-нибудь, устроить громкий разнос, вручить веник и половую тряпку и заставить навести наконец порядок в этой затхлой берлоге, не знавшей уборки, казалось, с момента окончания строительства.
Ставя на древнюю газовую плиту закопченный, будто только что с туристского костра, жестяной чайник и с опаской включая конфорку, генерал думал о том, что раздражает его на самом-то деле вовсе не обстановка, а как раз то, ради чего он сюда приехал. Из-за тех цацек, копии которых в данный момент раскладывали по витринам в одном из залов Эрмитажа, уже было пролито неимоверное количество крови. И это при том, что ни одна золотая побрякушка, пусть даже самая распрекрасная, не стоит самой никчемной человеческой жизни. Золото инков... Да пропади оно пропадом, это золото, лишь бы с Глебом ничего не случилось!
Федор Филиппович поморщился, поймав себя на этой мысли. Это была точка зрения обывателя с высшим гуманитарным образованием. Любое государство – это аппарат насилия, и конечная, основная, а может быть, и единственная цель любой власти – удержать эту самую власть. И то сказать, править лошадьми как-никак легче, чем тянуть груженую телегу... Из этого следует, что государство – бяка, а спецслужбы и вовсе такая дрянь, что о них в приличном обществе даже упоминать неловко. Государство, видите ли, подгребло под себя все жизненные блага и защищает их, не стесняясь в средствах и не щадя никого.
'Ну хорошо, – решив еще разок поковыряться палочкой в этом старом дерьме, подумал Федор
