говорит об этом ясно, Делиция. Дети наложницы не могут получить в наследство царство Пальмиру.
— Но ведь ты можешь изменить закон, мой господин, не правда ли?
— Я не сделаю этого, — спокойно ответил он. — Твои сыновья — хорошие мальчики, но они наполовину греки. А мы с Зенобией оба из племени бедави, и наши сыновья тоже будут бедави.
— Ты ведь наполовину перс! — упрекала его Делиция, — а мать твоей драгоценной невесты, насколько я помню, гречанка из Александрии!
— Но мы выросли здесь, в Пальмире, и прежде всего мы — дети своих отцов. А наши отцы — бедави.
— Но если следовать этой логике, наши с тобой сыновья — тоже бедави! — возразила она.
Оденат испытал одновременно раздражение и грусть. Ему не хотелось обижать Делицию, но она не оставляла ему выбора. Он молча проклинал свою мать за то, что она осмелилась заронить в женщине напрасные надежды. Теперь он окончательно понял, почему Аль-Зена поощряла его связь с бедной Делицией, хотя всегда ненавидела женщин из его гарема — ненавидела и, как он теперь осознал, одновременно боялась. Он вздохнул и спросил:
— Кто были твои родители, Делиция?
— Мои родители? Но какое отношение ко всему этому имеют мои родители?
— Ответь мне! Кто были твои родители? Его голос теперь звучал резко.
— Не знаю! — раздраженно ответила она. — Я не помню их, потому что была совсем маленькой, когда меня забрали.
— Они были вольноотпущенными?
— Не знаю.
— Расскажи мне о твоих самых ранних воспоминаниях. Подумай и скажи, что прежде всего ты вспоминаешь из своей жизни.
Она наморщила брови и в течение нескольких минут хранила молчание. Потом заговорила:
— Самое первое, что могу припомнить, — это как меня угощали леденцами в публичном доме в Афинах. Я была еще совсем маленькая, года четыре, не больше. Мужчины, бывало, сажали меня к себе на колени, сжимали в объятиях и называли меня своей хорошенькой и прелестной малышкой.
— Когда я купил тебя, ты не была девственницей! — сказал он.
— Конечно, нет! — ответила она. — Мою девственность продали на аукционе в Дамаске, когда мне было одиннадцать лет. Я сделала своего хозяина очень богатым человеком, потому что никогда еще ни за одну девственницу он не получал такую высокую цену.
— Потом ты в течение трех лет была проституткой, и я выкупил тебя у госпожи Раби.
— Да, это так. Но почему ты расспрашиваешь меня об этом? Ведь когда ты купил меня, ты знал, кем я была.
— Да, Делиция, знал. Ты неглупая женщина. Подумай, ты не знаешь своих родителей, не знаешь, кто были твои предки, не знаешь даже, откуда ты родом. Прежде чем я купил тебя, ты была профессиональной проституткой. В тот день, когда я приобрел тебя, ты давала представление перед всей Пальмирой! Как же я могу сделать наследниками сыновей такой женщины, как ты? Законы этого города — это законы самого Соломона! Моя жена должна быть безупречна, а предки моих сыновей должны быть подтверждены документально на сотни поколений назад, и все должны знать и видеть это. У следующего правителя Пальмиры должна быть прекрасная родословная.
Он обнял ее и поцеловал макушку ее золотистой головки.
— Я знаю, ты понимаешь меня, Делиция!
— Значит, ты женишься только для того, чтобы иметь законных наследников?
В голосе Делиции послышались нотки надежды, и Оденат почувствовал себя обязанным развеять и эту надежду.
— Я женюсь по любви, Делиция. Я всегда был честен с тобой. Я купил тебя, чтобы расстроить планы римского губернатора, который удовлетворил бы свою страсть к тебе, а потом отослал бы тебя обратно к госпоже Раби, где ты провела бы остаток своей очень недолгой юности, удовлетворяя каждую ночь множество любовников. А вместо этого я купил тебя и сделал своей наложницей. У тебя было в этом мире все, чего ты желала, и даже больше. Ты живешь в почете и безопасности, избавлена от нужды, и так будет всегда, до конца твоих дней, если, конечно, ты не вызовешь мое недовольство.
Его последние слова прозвучали как мягкое предостережение.
— Но что же будет с моими сыновьями? Если они — не твои наследники, то что же будет с ними? — спросила Делиция.
— Их воспитают так, чтобы они служили Пальмире, мне и моему преемнику. Они — повелители в этом городе. Твои сыновья — и мои сыновья тоже, и им ничто не угрожает.
— Даже со стороны Зенобии бат Забаай? — со злостью спросила она.
— С какой стати Зенобия будет желать зла твоим сыновьям?
Ты глупа, моя милая, и озлоблена из-за постигшего тебя разочарования. Но вспомни-ка, ведь ни я, ни Зенобия не говорили тебе, что твои сыновья унаследуют мое царство. Если ты злишься, Делиция, то направь свой гнев против той, которая заслужила это. Направь его против моей матери, ведь именно она ввела тебя в заблуждение!
Белая кожа Делиции от ярости покрылась красными пятнами.
Оденат прав. Именно Аль-Зена заставила ее поверить, что ее дети получат в наследство маленькое царство своего отца. Делиция неглупая женщина и, поразмыслив, пришла к выводу, что ей и в самом деле повезло. Ее не только спасли от жизни бесправной проститутки, но и ее сыновья — гарантия того, что она будет по-прежнему сохранять свое вполне приличное положение. Какой же дурочкой она будет, если разрушит все это только из-за того, что следующими правителями Пальмиры будут еще не рожденные дети другой женщины!
Она чувствовала, что уже надоела своему хозяину. «Что ж, — решила Делиция. — Я в безопасности, и мои сыновья тоже. Я даже подружусь с Зенобией бат Забаай. Это, несомненно, не понравится этой старой кошке Аль-Зене».
Делиция улыбнулась. Ее дыхание снова стало ровным. Ее охватило предвкушение того наслаждения, которое она испытает, когда заставит сердиться мать Одената.
— Чему же ты улыбаешься, любимая?
— Я улыбаюсь, потому что ты прав, мой господин, я и вправду совсем глупая. С твоего позволения, я буду приветствовать Зенобию бат Забаай как твою супругу и княжну.
Оденат улыбнулся ей в ответ.
— Я знал, любовь моя, что стоит тебе поразмыслить, и твой ум и врожденное здравомыслие проявят себя.
Он встал и снова поцеловал макушку ее белокурой головки.
— Я увижусь с мальчиками позже, любовь моя. Сейчас мне надо подготовить дворец к приезду Зенобии. Мне так хочется, чтобы ей у нас понравилось.
Изящно приподняв прекрасные брови, Делиция наблюдала, как Оденат уходит из ее апартаментов. Должно быть, Оденат и вправду влюблен, раз так волнуется из-за всяких мелочей. Наверное, Зенобия бат Забаай уже не похожа на того худенького ребенка с мрачными глазами, который четыре года назад сидел и бесстрастно наблюдал за умирающим человеком. Делиция пожала плечами. Она уйдет в сторону от этих дворцовых интриг! Пусть маленькая бедави сама разбирается!
На следующий день после полудня Зенобия въехала во дворцовый сад на своем верблюде. В этот час большинство граждан дремало в прохладе. У нее не было желания привлекать внимание к своему визиту.
Аль-Зена холодно наблюдала, как Оденат помог закутанной в плащ девушке слезть с верблюда. Она откинула капюшон, и Аль-Зена увидела прекрасное лицо.
— Мой господин! — тихо произнесла Зенобия, наклонив голову в знак приветствия.
— Добро пожаловать в мой дом, Зенобия! — сказал он в ответ. — Надеюсь, скоро он станет и твоим домом, мой цветок! Зенобия покраснела от смущения, и ее бледно-золотистая кожа залилась персиковым румянцем.
— Все будет так, как пожелают боги, мой господин.
