— Тише, старушка! Как всегда, ты слишком беспокоишься обо мне. Разве я не любима богами?
Аврелиан, однако, заметил выражение озабоченности на лице царицы. Итак, подумал он, ее сердце не совсем холодное.
— Зенобия!
Зенобия с любопытством взглянула на вторую женщину, которая откинула назад капюшон накидки.
— Тамар! Ох, Тамар, неужели это действительно ты?
— Да, это я, дитя мое! — Тамар разглядывала одеяние Зенобии. — Как у тебя дела?
Зенобия спокойно кивнула.
— Все так, как я ожидала, — ответила она.
— Кто эти женщины? — спросил император. Зенобия взглянула на него.
— Это моя старая няня, которая всегда заботилась обо мне. Ее зовут Баб. А это, — с этими словами она подтолкнула вперед Тамар, — это Тамар бат Хаммид, жена моего отца.
— Значит, ты в хороших руках, и я могу спокойно оставить тебя, — ответил он. Потом он повернулся к двум старым женщинам.
— Оденьте царицу в ее лучшие одежды! Он поднес руку Зенобии к своим губам и, повернув ее, поцеловал внутреннюю сторону ее запястья.
— Встретимся позже, богиня! — сказал он и быстро вышел из палатки.
С минуту все три женщины стояли в молчании, а потом Тамар спокойно сказала:
— Баб, покажи Зенобии то, что ты принесла. Выберем что-нибудь подходящее.
Баб зашаркала к выходу из палатки, нагнулась и втащила небольшой сундучок. Открыв его, она достала оттуда прозрачное темное одеяние. Со слабым подобием улыбки протянула его Зенобии и сказала:
— Я выбрала для тебя вот это, дитя мое. Губы Зенобии дрогнули от восторга.
— Неужели ты становишься бунтовщицей в свои преклонные годы. Баб?
Старуха захихикала.
— Я подумала, что это подойдет при данных обстоятельствах!
— Ты, что, с ума сошла? — спросила Тамар. — Ведь черный цвет — это цвет траура.
— А разве мне не следует быть в трауре? — возразила Зенобия. — Я в трауре по моей добродетели, которую у меня вырвали прошлой ночью. Я в трауре по Пальмире, моему любимому городу. Я чувствую, что эта битва с Римом будет смертельной.
— А разве мы не сможем победить? — прошептала Тамар.
— Если бы я была в городе, а не здесь — тогда да. Царь Пальмиры, мой сын, еще не воин. Я опасаюсь, что Аврелиан перехитрит Вабу, ведь он умный человек.
— Тогда почему же ты передала полную ответственность за Пальмиру Вабе перед тем, как отправиться в Персию? — полюбопытствовала Тамар.
— Я хотела, чтобы среди членов совета не было разногласий по поводу того, кто станет царем. Я могу только молиться, чтобы Ваба стал таким же царем, каким был его отец, чтобы он оставался твердым, даже несмотря на то, что Аврелиан захватил меня в плен. Я буду молиться богам, если они еще не совсем покинули меня, чтобы он был сильным.
Снаружи донесся сигнал труб, и Баб сказала:
— Мы должны одеть тебя, дитя мое. Скоро за тобой придут. Несколько мгновений спустя пришел Гай Цицерон в сопровождении эскорта из шести человек, которых он оставил снаружи поджидать пленницу.
Зенобия приветствовала его довольно любезно. Он был не в состоянии скрыть восхищение, которое испытал при виде нее.
— Вы готовы, ваше величество? — вежливо осведомился он.
— Готова, Гай Цицерон, — спокойно ответила она. Тамар и Баб стояли возле входа в палатку и наблюдали, как римский центурион со своими людьми уводил Зенобию. Они повели ее на окраину лагеря, обращенную в сторону главных ворот Пальмиры. Там она увидела возвышавшийся помост, на котором стояла маленькая палатка. Они провели ее наверх по небольшому лестничному маршу позади палатки и ввели внутрь. В палатке ее ожидал Аврелиан. При виде Зенобии он приподнял свою светлую бровь и усмехнулся.
— Уж не хотела ли ты вызвать мое недовольство, надев траурные одежды, богиня? Я полагаю, что твое платье — превосходный выбор, так как это подразумевает поражение. Поражение Пальмиры.
Ее сердце упало. Он оказался прав, она совершенно упустила такую простую мысль, как и старая Баб. Она и в самом деле хотела рассердить его, надев простой черный каласирис без всяких драгоценностей, за исключением царского венка из золотых виноградных листьев.
— Ты ничего не позволишь мне, римлянин? — тихо произнесла ока.
— Это опасно. Мы дали тебе город, а ты взяла целую империю. Известно, что ты кусаешь руку, которая кормит тебя, Зенобия.
Ее рука мелькнула в воздухе, застав его врасплох, и хлестнула его по лицу. Мгновенно его черты исказились от гнева, и схватив ее за руку, он с силой завел ее ей за спину.
— Если ты ни должна была бы предстать перед твоим народом и сыном, я ударил бы тебя, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Никогда больше не поднимай на меня руку, богиня!
— Ты делаешь мне больно, римлянин, — прошипела она в ответ, не осмеливаясь сопротивляться из страха, что он сломает ей руку.
Гнев постепенно сошел с его лица, и он освободил ее от железной хватки.
— Предупреждаю только об одном, богиня, — холодно произнес он. — Оставайся здесь и не двигайся. Тебе сообщат, когда понадобишься мне.
Он вышел из палатки; она осталась одна и стала прислушиваться. Она слышала шум множества ног, приглушенные звуки голосов. Потом вдруг наступила тишина, последовавшая за звуками фанфар, в ответ на которые прозвучал сигнал пальмирских труб с вершины городской стены. Сердце Зенобии забилось быстрее. Она ясно услышала голос Аврелиана.
— Народ Пальмиры. Я — Аврелиан! Слушайте меня внимательно! Сейчас в моей власти находится ваша мятежная царица Зенобия. Сдайтесь мне, и я пощажу не только ее, но также всех вас и ваш город. Я не стану налагать на вас штраф, потому что это не ваша вина, а вина вашей чрезмерно гордой царицы. К завтрашнему дню, к этому самому часу вы должны принять решение.
Зенобия почувствовала, как ее гнев усиливается. Какова наглость этого римлянина! И в самом деле, » чрезмерно гордая «! Потом она услышала голос Кассия Лонгина.
— Вы говорите, что пощадите царицу, император римлян? Но ведь вы, несомненно, не позволите ей править в своем городе? Что вы скажете на это?
— Кто этот человек?
Зенобия услышала, как Аврелиан задал этот вопрос Гаю Цицерону.
— Его зовут Кассий Лонгин. Он — главный советник царицы.
— А не царя?
— Не знаю. Он приехал в Пальмиру из Афин много лет назад, чтобы служить Зенобии. Возможно, он дает советы также и юному царю. Я вижу, что этот мальчик стоит рядом с ним. Вы можете ответить ему, не уронив свою гордость, цезарь!
— Вашей царице, Кассий Лонгин, никогда больше не позволят править Пальмирой, — сказал Аврелиан. — Теперь она — пленница империи. Она поедет в Рим и пройдет в моей триумфальной процессии. А что будет потом, не знаю. Ее судьбу решит сенат. Но если граждане Пальмиры снова станут верноподданными Рима, сенат, возможно, проявит милосердие.
— А кто же будет править Пальмирой, римлянин? — был следующий вопрос Лонгина. — Позволят ли нашему царю сохранить свое положение, если мы сдадимся тебе?
— Может быть, — ответил Аврелиан. — Царь Вабаллат никогда не проявлял нелояльности по отношению к Риму, а только его мать.
» Лжец! — в ярости думала Зенобия. — Я точно знаю, что ты собираешься делать. Ох, отец Юпитер, услышь мои молитвы! Не позволяй, чтобы вкрадчивые речи этой римской Минервы12, такой мудрой, поколебали мой народ, благослови моего сына мудростью, чтобы он увидел правду!«
— Вы заявляете, что наша царица у вас, Аврелиан, — снова раздался голос Лонгина. — Но откуда нам
