походишь с восставшей плотью даже в такой, не отягощенной приличиями, компании.
'Такое хорошо испытать раз или два в году, – подумал Бондарович. – Но, кажется, эти парни не знают меры. По их скучающим лицам видно: и недели не проходит, чтобы они не появились на светском рауте в сауне. Глазеют на голых девиц скорее всего лишь потому, что тут так принято'.'
Бондарович оказался в большом помещении, где легкие пластиковые столы были сплошь заставлены закуской и выпивкой. В тяжелых керамических вазах топорщились огромные букеты живых цветов.
Запах цветущих роз смешивался с запахом мужского пота и хлорки – от этого делалось немного дурно. Но завсегдатаи скорее всего не испытывали подобных неудобств. Достаточно выпить граммов двести сорокаградусного напитка, и никакие запахи тебе не страшны.
Банда окинул взглядом зал – Мусы Корда нигде не было видно. Бондарович отыскал отдельно стоящее кресло и уселся в него, прикрытый от любопытных глаз развесистой финиковой пальмой. Ее, наверное, посадили в кадку еще во времена Сталина. Если она и не вымахала под самый потолок, то лишь потому, что лет пятнадцать проторчала в полутемном коридоре. А когда наступили девяностые годы, ее выволокли в зал для гостей – южная экзотика вновь вошла в моду.
Все вокруг происходило, казалось, в замедленной съемке: разомлевшие от жары и выпивки мужчины даже если и переругивались, то делали это очень лениво, без выдумки и эмоций. Бондарович уже присмотрелся к местной публике, когда в зале появилась Марина Богданова. Она бесшумно ступала босыми ногами по кафельному полу. На согнутой в локте руке она несла огромный поднос, уставленный запотевшими бокалами, из которых торчали соломинки.
Бондарович знаком подозвал ее к себе. Марина с застывшей улыбкой на лице приблизилась к нему и замерла. Банде на мгновение показалось, что она стоит, держась за поднос, – настолько спокойным оставался напиток в бокалах.
– Где Муса?
– Не знаю, – еле двигая губами, ответила Марина.
– Но он здесь?
– Здесь, это точно.
Бондарович завладел ледяным бокалом с коктейлем, в котором было больше льда, чем спиртного, и ощутил, как приятно холодит руку стекло. Вместе с бокалом в его руку перекочевал и маленький ключик от ячейки в раздевалке.
– Здесь принято приставать к официанткам? – сделав глоток, поинтересовался он.
– Это удел охранников и шоферов, – зло процедила сквозь зубы Марина, продолжая улыбаться безжизненной улыбкой.
– Ни у кого из них нет вкуса, – польстил ей Бондарович.
Ответа он не дождался – по другую сторону пальмы кто-то из гостей звонко щелкнул пальцами, подзывая официантку. Марина, даже не кивнув, направилась туда.
Хотя Марина и расхаживала с открытой грудью, но рисковала очень немногим, постоянно оказываясь рядом с юными красотками. Банда понял: вероятность того, что она нарвется здесь на чьи-нибудь домогательства, настолько же мала, как если бы она была кривой и косоглазой, да еще и разносила бы свои закуски в длиннополом тулупе. Он на какое-то время даже обиделся за женщину, сослужившую ему хорошую службу, понимая, что проблемы в подобном заведении у Марины могут возникнуть вовсе не на почве сексуального насилия. Наоборот.
Проблема, наверное, была в совершенно противоположном: в том, что рядом с юными девицами Марина довольно-таки сильно проигрывала, особенно в глазах пресыщенных и не очень молодых любителей свеженького и молоденького. А ведь для женщины нравиться – залог счастья. Приятно, когда на тебя обращают внимание.
'Даже обидно, – рассудил Банда, – она красива и сохранилась хорошо. В ней есть шарм, пусть даже это и шарм женщины, стоящей за стойкой. Но в ней нет той доступности, какую демонстрируют молодые шлюхи. Вот уж между ними и их клиентами никакой преграды не существует, даже в виде стойки – бери и пользуйся. А это не заводит. Женщины моего поколения годятся в жены, в любовницы, но в проститутки им уже путь заказан. А вот Роза Мамаева дала бы фору многим из этих девчушек...'
Вспомнив о Розе, Александр вздохнул и отогнал от себя легкомысленное настроение. Нужно было переходить к делу. Продолжая сжимать в руке бокал с потеплевшим коктейлем, он отправился на поиски Мусы Корда, еще не зная толком, каким из множества известных ему способов принудит татарского авторитета к откровенности.
Парилок в этой сауне насчитывалось восемь. И бассейнов, напоминающих большие полуоткрытые раковины, тоже было восемь. Бассейны эти, по-видимому, являлись главным достоинством заведения.
Они отделялись друг от друга приподнятыми крышками-раковинами таким образом, чтобы скрыть от посторонних глаз происходящее в каждом из них.
Говорят, человек получает девяносто процентов информации о внешнем мире при помощи зрения, но Банде хватило и слуха, чтобы составить себе полное представление о происходящем в бассейнах.
Слышно было многое. Даже очень многое.
В этих бассейнах-раковинах явно творилось самое интересное. С одной стороны доносились подробности сугубо делового разговора, но с жуткими кровожадными подробностями и перечислением того, скольких замочили – баня и стирка здесь в виду не имелись, – кого именно замочили и даже чем именно замочили. Этот разговор был прерван звонком сотового телефона. Его хозяин нецензурно выругался и переключился на телефонную беседу. С другой стороны неслись красноречивые стоны и вздохи. Там явно занимались любовью, причем любовью особо изощренной, требующей большого количества участников и их высокой квалификации.
С третьей стороны доносился весьма интеллигентный шепот, в котором то и дело слышались слова 'кредит', 'банковский процент' и тому подобные не каждому понятные термины. В поток терминов порой вплеталась и английская речь, сигнализировавшая о том, что среди беседующих находится по меньшей мере один иностранец.
Покружившись возле бассейнов, Банда в конце концов выяснил для себя то, что хотел. Оказалось, что в
