хозяйка.
— Катерина Ершова тут живет? — поинтересовался он.
— Катя, к тебе пришли.
Но Ершова так и не появилась в прихожей.
— Проходите, — пригласил Илья.
— Я не один, — сказал мужчина и, махнув рукой, подозвал двух земляков. — Нет, заходить мы не станем. Ты нас извини, понимаем, что помешали. Наши друзья из Питера позвонили в Баку, а наши друзья из Азербайджана позвонили нам в Москву. И все вместе просили поблагодарить Катерину Ершову за то, что она сделала для азербайджанцев в Питере.
— Я ничего для них не делала! — воскликнула Катя. — Ты, Илья, что-нибудь понимаешь?
— Понимаю, — сказал Илья, — вы все-таки проходите.
— Нет-нет, я бы себе этого не простил. Вот цветы, вот фрукты, вот коньяк… — Двое азербайджанцев, даже не переступая порог, ставили в прихожую корзины. Когда из-за них уже нельзя было подойти к двери, азербайджанец откланялся и сам закрыл дверь, напоследок сказав:
— Простите, пожалуйста, — и приложил руку к сердцу.
В огромном букете цветов, который торчал из корзины, сплошь заставленной коньячными бутылками, была визитка. «Мухамедов, заместитель председателя азербайджанского землячества Санкт-Петербурга, профессор, художник».
— Ты что-нибудь понимаешь, Илья?
— Да, понимаю.
— Ну и что?
— Коньяк хороший, — ответил тот, разглядывая бутылки. — Все хорошее — и фрукты, и вино, и цветы.
Знаешь, Катя, я от тебя не уйду, пока мы все это не выпьем и не съедим.
— Тогда я спокойна, жить тебе у меня еще очень долго.
— Придется только время от времени выходить на улицу — покупать свежие цветы.
