Хозяин сделал движение в сторону холодильника. Хозяйка, разбивавшая на сковородку яйцо за яйцом, сразу поняла, как муж намерен использовать бутылку.
— Лучше я сама, — она попробовала его оттеснить.
— Ты и так при деле, — решил незнакомец, закуривая. — А он стоит руки в боки. Давай, мужик, наливай.
— Водки у нас нет, только настойка на ягодах, — виновато предупредила хозяйка.
— Хреново. Ладно, наливай что есть. Всухомятку жрачка в горло не полезет.
Муж достал запотевшую бутылку темного стекла, взял с полки граненый стакан. Гость внимательно следил за его действиями. На долю секунды они встретились взглядами, и хозяин дома решил обождать немного. С этим типом шутки плохи — если уж бить по голове, то бить неожиданно и наверняка.
Поставил стакан, стал наливать полновесной струей. Переборщил — по клеенке растеклась ярко- красная лужа.
— Осторожней, мать твою!
— На здоровье.
Незнакомец сделал глоток, поморщился. Сладость наливки не пришлась ему по вкусу. Градус, правда, был отменный — он разом влил жидкость в себя.
— А клеенку ты мне сейчас языком вылижешь.
Чтобы второй раз аккуратнее налил.
Выдержки хозяину не хватило. Он замахнулся бутылкой и тут же получил удар в висок.
Гость нанес его не вставая, да еще успел за долю секунды вооружиться кастетом. Этот удар уже был убойным. Падая, хозяин стукнулся лицом об стол, кожа на виске, разодранная шипами кастета, окрасилась кровью.
Жена закричать не успела, бородач повалил ее и зажал рот. Достал широкий скотч — одну из тех вещей, которые всегда имел при себе. Замотал руки за спиной, заклеил рот. Прищемил двумя пальцами нос, прижал ноги, чтобы, задыхаясь, она не слишком билась, не опрокинула с грохотом стол.
Лицо женщины побагровело, глаза вылезли из орбит. Но тут яичница начала подгорать, и запах этот отвлек внимание гостя. Выпустив на время жертву, он выключил газ под сковородкой и засел за поздний ужин.
Глава 2
ПОРУГАННАЯ СВЯТЫНЯ
Неделей раньше на границе Ставропольского и Краснодарского краев случилось происшествие, невиданное даже для этих неспокойных мест. Год назад здесь возвели храм на взносы окрестного казачества и московского бизнесмена родом из станицы Шумилинской. Освятили как положено, и три золоченые главы засияли в жарком небе.
Огороженный храм стоял на невысоком холме, на равном расстоянии от трех станиц. Люди быстро привыкли ходить туда на праздники и обычные службы. Крестить детей, венчаться, отпевать покойников. Особенно женщин всегда было много под белыми оштукатуренными сводами, организовался очень даже неплохой хор.
Батюшка, отец Владимир, жил со своим семейством в Шумилинской. Рано утром появлялся в церкви и задерживался иногда до полуночи.
Ночью в здании спал сторож, старик беженец из Грозного. Именно спал, укрывшись с головой на раскладушке. Толку от него большого не было человека держали из жалости, давая кров над головой и небольшую зарплату.
За сохранность икон и утвари никто не боялся. Местная братва истово почитала церковь: коротко остриженные люди с широкими плечами и тяжелыми подбородками регулярно опускали купюры в ящик с прорезью, ставили толстенные свечки, передавали батюшке списки для поминовения и молитв о здравии.
Чеченцев последнее время приструнили — так далеко они не забирались. Да и бизнес их был другой. На воровстве, особенно в храме, столько не заработаешь, сколько на похищении людей.
И вдруг случилось то, чего никто не мог предположить. Появившись рано утром в церкви, батюшка обнаружил картину настоящего разгрома. Некоторые иконы валялись на полу, где хорошо были заметны следы колес. Белые стены изгадили рисунки, распыленные черной краской из баллончика. Объемные, причудливо изогнутые буквы, матерные слова, петушиные головы, сатанинские знаки — звезды двумя рогами вверх. Пропали два подсвечника, небольшой иконный оклад, праздничная риза, но деньги в ящике для пожертвований остались целыми.
Поднятые по тревоге казаки прошерстили все окрестности в поисках подозрительных лиц или хотя бы свидетелей. Ни они, ни милиция никого не нашли. Единственный свидетель был до смерти перепуган и не мог сказать ничего внятного.
Следов насилия на старике заметно не было, его даже не связали. По свидетельству врачей, несчастный пережил сильное потрясение, снова испытал тот же ужас, что и в Грозном.
Из его сбивчивых слов можно было разобрать только одно: святотатцы разъезжали на мотоциклах вокруг храма, потом внутри. На это и без того указывали следы колес. Сторож еще твердил о какой-то отрезанной руке, но следов крови нигде не нашли и не стали придавать значения этому навязчивому воспоминанию: у страха, как известно, глаза велики.
Несколько криминальных группировок провели сходку, пытаясь выяснить, какой отморозок замешан в дикой выходке. В конце концов все только перегрызлись из-за взаимных подозрений.
Самым благоразумным едва удалось утихомирить остальных, чтобы разойтись мирно.
Казаки из трех станиц тоже собрались на холме возле церкви. Здесь говорили мало, не препирались почем зря. Пообещали друг другу найти мерзавцев и закопать живьем. Из списка христианских добродетелей всепрощение было менее всего свойственно этим людям.
Весть о случившемся дошла и до станицы Орликовской. Дошла в искаженном виде: народ говорил о каких-то сатанинских обрядах, отрубленных конечностях и обгорелых трупах. Станичный атаман Терпухин решил подъехать поближе к месту происшествия и лично все разузнать.
Узнал, в какой больнице отлеживается сторож, наведался к нему в палату. Старик лежал один, отвернувшись к стене, соседи ушли гулять по территории. Юрий представился, поставил в тумбочку пакет с фруктами.
— Не хочу тебя, отец, напрягать. Один только вопрос, если разрешишь.
Старик не хотел отвечать на вопросы — то ли настрого запретили врачи, то ли недоверие обижало. Настаивать Атаман не стал, нашел на скамеечке соседей по палате. За дни, проведенные вместе, сторож наверняка не удержался, кое-что поведал о случившемся.
— Что он там говорил насчет отрезанной руки?
— Такую уже гнал туфту. В натуре у деда крыша поехала. Вроде кто-то руку себе оттяпал и на цепочке на шею привесил.
Терпухин непроизвольно скрипнул зубами.
Неужто Гоблин снова появился в здешних местах? К личности с таким прозвищем у Атамана был личный счет.
Конечно, бывший байкер не сам отрезал себе в церкви кисть руки, до самоистязания он еще не докатился. Левую кисть отхватили в схватке не на жизнь, а на смерть. Удар был нанесен с невероятной силой и не мастером боевых искусств, а обычным хуторянином-казаком. И рубил казак не саблей из какой-то особенной стали, а обычной косой. Просто защищал свой хутор, свой кусок земли.
Терпухин тоже участвовал в той схватке, где «Харлей» Гоблина снес насмерть двоих — одного с оружием в руках, другого с видеокамерой. Сам Терпухин чудом уцелел, когда неуязвимый бородач в черной каске снова и снова закладывал виражи, пытаясь раздавить противника на ровной, как стол, степи.
С тех пор Атаман искал случая расквитаться за все. Но Гоблин, как назло, исчез, сгинул с казачьей
