проживал прапорщик Мороз, всю свою сознательную жизнь посвятивший систематической борьбе с коммунистами и лжедемократами путем подрыва ихней материальной базы. И не ржи, как мерин в ночном. Дурень ты еще, между прочим, по малолетству твоему. Я пистолет тебе принес, помнишь? Принес и денег не взял. Чего тише? Да в гробу я их всех видал, проституток, жополизов. Ты мне скажи: хороший пистолет? Ты доволен?
— Доволен, — сказал Валерий, снова припомнив минувший вечер и непроизвольно передернув плечами.
Степаныч, похоже, заметил это движение, но от комментариев воздержался и продолжал:
— Хорошо, что доволен. А знаешь ты, откуда он?
Валерий помотал головой:
— Не мое это дело, Степаныч. Кто же про такие вещи спрашивает?
— О! Молодец! Никто не спрашивает, а если спрашивает, очень даже свободно получает в рыло. Но тебе скажу, потому как пьешь ты, как настоящий человек. Кстати, а почему мы не пьем?
— Так ты ж не наливаешь.
— А ты что, в ресторан пришел или в кафе “Красная Шапочка”? Ладно, давай налью. Ты разбавлять будешь? Правильно, чего его разбавлять... Так вот, — продолжал он, когда они выпили и по разу слазили в банку за тушенкой, — один генерал... Ты его знаешь, его часто по телевизору показывают, он еще все обещает в стране порядок навести... Ага. Так вот этот самый, блин, генерал до сих пор уверен, что пистолетик этот он по пьяному делу в речке утопил.
Валерий поперхнулся тушенкой. Прапорщик Мороз гулко хлопнул его по спине чугунной ладонью.
— Так-то, Валерик, друг дорогой, рожа твоя протокольная. Экая прическа у тебя неуставная... Либеральничать стали менты, лет двадцать назад они бы тебя первым делом наголо обрили, а уж потом бы разбираться стали, прав ты или виноват. Ты чего такой бледный сегодня? Голова болит?
— Знаешь, Степаныч, — неожиданно для себя самого сказал вдруг Валерий, — из этого твоего пистолетика вчера человека замочили.
Степаныч с какой-то неловкостью откашлялся и поспешно налил по второй.
— А замочили-то хоть за дело? — спросил он, держа трехлитровик на весу. Валерий утвердительно кивнул. — Ну, так упокой, господи, его душу, ты-то чего бледнеешь? Ты ж вчера весь вечер дома был, кроватью опять скрипел со шмарой какой-то крашеной, уж я стучал тебе, стучал... Ты подумай, сколько народу каждый день Богу душу отдает ни за что ни про что! Под машинами гибнут, током их бьет... Или возьми, к примеру, этих... Взяли, понимаешь, моду баб насиловать, а потом убивать. Ну, невтерпеж тебе, завалил ты первую встречную-поперечную, так застегнись и иди себе, зачем же человека-то жизни лишать?
Вот же суки, руками бы давил, гадов. А тут... Как дело-то было, скажешь?
— Да просто все было: или я его, или он меня... Спасибо тебе, Степаньгч, хороший ты мужик. Давай за тебя выпьем.
— За меня так за меня, — не стал спорить Степаныч. — Была бы выпивка, а повод, он всегда найдется. И хорошо, что вещь для дела пригодилась: во-первых, одной сволочью меньше, а во-вторых, с кем бы я тогда выпивал?
Что же это я, думал Валерий, старательно пережевывая жирную тушенку. Кто же это меня за язык-то тянул? Впрочем, Степаныч — могила...
Лежавшая на столе подле его левой руки телефонная трубка пронзительно запищала. Валерий поднес ее к уху и сказал:
— Слушаю.
— Валера, — сказала трубка знакомым голосом, — привет.
— Привет, — машинально сказал он, пытаясь припомнить, кому принадлежит этот голос.
— Это Славик тебя беспокоит. Мы встречались как-то на даче у Солонца.
— А!.. — теперь Валерий вспомнил обладателя голоса — невысокого толстячка, строившего из себя Аль Капоне, особенно перед девками, а на самом деле являвшегося обыкновенной шестеркой, к тому же трусоватой и склонной часто менять хозяев, что, как хорошо знал Валерий, во все времена было очень вредно для здоровья. По правде говоря, он был удивлен тем, что Славик до сих пор жив и даже — находится на свободе. Впрочем, он был слишком мелкой сошкой, чтобы кто-то взял на себя труд проделать в нем пару лишних дырок. — Ну, привет. Проблемы?
— Нужна твоя консультация. Меня тут попросили узнать одного фраера по фотографии. Где-то я его видел, а где — не вспомню, хоть режь.
— А кто попросил? Не участковый милиционер, надеюсь?
— Ну, Валера...
— Ладно, ладно. Так чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты посмотрел это фото. Надо встретиться.
— Ладно, давай завтра...
— Извини, Валера, это срочно. И очень важно для меня.
“Ну и хрен с тобой”, — хотел сказать Валерий, но почему-то не сказал, хотя и подозревал за всей этой историей подстроенную Банкиром ловушку.
— Хорошо, — сказал он в трубку, — приезжай. Но учти, Славик, если тебя послал Банкир, то тебя я сделаю первым при любом раскладе. Когда тебя ждать?
Славик что-то горячо и — вот потеха! — даже возмущенно забубнил в трубку, что-то насчет того, где и в каких тапках он видел этого Банкира, но Валерий оборвал его, снова спросив:
— Так когда тебя ждать?
— Через полчаса буду, — сказал Славик, и Валерий, продиктовав адрес, выключил телефон.
— Извини, Степаныч, — сказал он прапорщику, — придется сделать перерыв. Погоди, я сейчас.
Он сбегал к себе за пистолетом и, вернувшись к соседу, в течение получаса поддерживал весьма содержательный разговор ни о чем, после чего прокрался к двери и занял наблюдательный пост у глазка. Вскоре появился Славик — один. Пропустив его мимо и выждав для верности еще пару минут, Валерий поднялся наверх и впустил слегка недоумевающего визитера к себе в квартиру. Славик явно нервничал и торопился, усиливая тем самым подозрения Валерия.
— Ну, — неприветливо сказал Валерий, — с чем пришел? Только не вздумай дурака валять. Так уж вышло, что я сейчас немножко на осадном положении, поэтому нервишки у меня ни к черту.
И он показал Славику пистолет.
Славик пожал плечами и вынул из внутреннего кармана фотографию — слегка помятую и надорванную, с четким отпечатком перепачканного шоколадом, явно женского пальца недалеко от центра. Он был удивлен, увидев, как изменилось лицо Студента, но удивился еще больше, когда известный легкостью характера и слегка презрительным добродушием Студент вдруг метнулся к нему, сгреб за грудки, больно упер в подбородок холодный и жесткий ствол пистолета и спросил, дыша прямо в лицо ядовитыми парами технического спирта:
— Кто тебя послал, сучонок? Говори или вышибу мозги.
Катя открыла глаза. Как всегда, когда ей случалось уснуть днем, самочувствие было отвратительное: болела голова, во всем теле чувствовалась противная слабость, а под диафрагмой было такое ощущение, словно, пока она спала, туда под давлением закачали пару кубометров воздуха.
Надо же, подумала она, неужто я и впрямь уснула? Получалось, что так оно и было. Сосед за стенкой угомонился, за окном опять хлестал дождь, а часы показывали без малого час. Нашаривая на полочке сигареты, Катя смутно припомнила, что будто бы было что-то, от чего она проснулась: вроде бы какой-то звук. Она задумалась. Какой звук может разбудить человека, уснувшего под неутомимый стук молотка в бетонную стену? Наверняка это был какой-то особенный звук, заставивший ее внутреннего сторожа навострить уши. Что же это могло быть?
И тут звук повторился. Тихое, осторожное царапанье ключа в замочной скважине длилось несколько секунд, затем прервалось, сменившись характерным позвякиваньем связки ключей, и возобновилось опять. Сомнений быть не могло: кто-то подбирал ключ к ее замку, намереваясь проникнуть в квартиру. Катя осторожно опустила сигареты обратно на полочку, бесшумно и стремительно вскочила и замерла в нерешительности, не зная, что предпринять. Ее еще ни разу не грабили, и опыта в подобных делах у нее не
