на руки.
...Позлее, когда утомленная и умиротворенная Катя наконец заснула, доверчиво положив голову к нему на плечо и разбросав по подушке короткие темные волосы, Валерий еще долго смотрел ей в лицо, освещенное неверным отсветом догоравшего в камине огня, то страдальчески хмуря брови, то поднимая их в немом удивлении. В конце концов последние языки пламени бессильно опали, лишь дотлевающие угли озаряли закопченную кирпичную глотку камина слабым красноватым светом, с тихим шорохом рассыпаясь, оседая, превращаясь в мертвую белую золу. Тогда Валерий перестал рассматривать Катю, осторожно высвободил руку, повернулся на бок, приняв единственную позу, в которой еще со времен своей отсидки мог заснуть, не будучи смертельно усталым, и уже через минуту глаза его закрылись, а дыхание стало глубоким и ровным.
В незашторенное окно заглянула полная луна, уже не багровая, а яркая и серебряная, как новая монета, и на пол легли четкие, словно тушью нарисованные, и глубокие, как омут, тени. Валерию приснилось, что его задержали за переход улицы в неположенном месте. Гаишник попался нетипичный — сухопарый, с довольно интеллигентным лицом и совершенно не берущий взяток. Он настоял на составлении протокола и с этой целью зачем-то потащил Валерия в отделение. Едва дойдя до места, интеллигентный инспектор вдруг стал сутулым и бледным, верхняя губа его встопорщилась, не в силах закрывать вдруг ставшие очень большими и острыми клыки. Валерий не мог оторвать глаз от этих влажных желтоватых клыков. Откуда-то появились еще двое — оба клыкастые, красноглазые, в свисающих гнилыми клочьями милицейских мундирах, заляпанных свежей и уже успевшей подсохнуть кровью, и потащили его каким-то бесконечным, заросшим вонючей зеленоватой плесенью коридором. Они молчали, но Валерий и без них знал, что ведут его на расстрел — ведь он, черт побери, неправильно перешел улицу... Он еще успел увидеть осклизлую, сплошь покрытую бурыми пятнами, выщербленную пулями кирпичную стену, понял, что пришел, и проснулся в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. В окно прожектором светила полная луна, и в ее голубом свете было отчетливо видно, что Катя безмятежно улыбается во сне. Он потряс головой, вытряхивая из нее зловонные ошметки кошмара, позавидовал Кате, улегся и повернулся к луне спиной.
Катин сон был гораздо более приятным. Ей снилось, что у нее каким-то образом появилось совершенно роскошное кольцо с огромным, чистейшей воды бриллиантом, который окружали маленькие красные камешки — судя по всему, рубины. Во всяком случае, несведущая в ювелирном деле Катя решила считать их таковыми. Кольцо было прекрасно, и какой-то очень малой частью сознания, понимавшей, что это всего- навсего сон, она испугалась, что вот сейчас по неумолимым законам сна кольцо без перехода трансформируется в какую-нибудь дрянь. Но ничего такого не произошло, и Катя бесконечно долго любовалась кольцом, надев его на палец. Ее немного отвлекали все время лязгавшие за спиной створки какого-то взбесившегося лифта и с тупым упорством повторявшийся раз за разом визг автомобильных тормозов, но она ни разу не обернулась, потому что обернуться значило потерять кольцо, а оно было прекраснее всего, что ей доводилось видеть в жизни. Катя разглядывала кольцо и улыбалась во сне.
Глава 9
Катя проснулась рано. День обещал быть ясным — солнце еще не взошло, но кусочек неба, видневшийся в окошке, уверенно наливался голубизной. Она повернула голову и увидела, что спала не одна. Прошедший день стремительно надвинулся на нее во всех своих деталях, словно выскочивший из-за угла на полной скорости грузовик, но понадобилось совсем небольшое усилие, чтобы столкнуть его обратно на дно той зловонной ямы, из которой он выскочил, и задвинуть сверху тяжелую крышку — вечер был хорош, а сегодняшний день обещал быть еще лучше.
Спать не хотелось совершенно. Она чувствовала себя свежей и отдохнувшей, полной сил и готовой лицом к лицу встретить новый день, что бы он ни готовил. С некоторым удивлением она обнаружила, что с головы до ног покрыта легкой испариной, свидетельствовавшей о том, что спала она, что называется, изо всех сил.
Катя тихо выскользнула из-под одеяла и быстро оделась — за ночь дом успел основательно остыть, и теперь температура воздуха не располагала к хождению нагишом. Подумав, она все-таки набросила на плечи брезентовую хламиду и спустилась с крыльца в покрытый ледяной росой сад. Пистолет по-прежнему оттягивал карман, но она не решилась попросту выложить его на стол и уйти, и потому он остался на своем месте, уже привычно постукивая ее по бедру чуть выше колена.
В небольшом запущенном саду прапорщика Мороза было две или три поздних яблони, и Катя, легко подпрыгнув, сорвала твердое, желто-зеленое с коричневыми крапинками, хрустящее и холодное яблоко. Она прошла по саду, грызя его и вдыхая его аромат пополам с пронзительно свежим октябрьским воздухом, и незаметно для себя вышла на дорогу, по которой вечером привез ее сюда Валерий. Впереди дорога врезалась в крутой пригорок, на вершине которого желтел уже основательно тронутый осенью перелесок. Катя попыталась припомнить, когда она в последний раз была в лесу, и не смогла. Кажется, пару лет назад Шурик Ростиславцев вывозил ее, как он выражался, “на лоно”, но считать ту поездку прогулкой по лесу можно было разве что с очень большой натяжкой.
Катя прошла по наезженной грунтовой дороге между спящих дачных домиков за оградами из проволочной сетки, обогнула сиротливо и кособоко стоящий у самого выезда из поселка автокран, которого почему-то не заметила вечером, сошла на заросшую истоптанной грязной травой обочину, чтобы обойти давешнюю лужу, которая при свете дня казалась еще более зловещей и глубокой, чем в темноте, и вскарабкалась на косогор. Здесь она остановилась, чтобы немного перевести дух, и оглянулась на поселок. Над некоторыми крышами уже поднимались ленивые струйки дыма, и кое-где на участках маячили привычно согбенные фигуры хозяев, но их было мало — дачный сезон, можно сказать, закончился, да и день был будний. Катя с неожиданно острым удовольствием повернулась, спиной к этому метастазу цивилизации, легко перепрыгнула неглубокую, доверху засыпанную разноцветной листвой придорожную канавку и, пригнувшись, нырнула под пестрый полог ветвей.
Под ногами зашуршало, в ноздри ударил острый запах грибной прели, от обилия кислорода закружилась голова. Катя мимоходом пожалела, что не сообразила прихватить камеру, но тут же подумала, что это, возможно, только к лучшему: ей не хотелось думать о работе, да и вообще о чем бы то ни было. Она наклонилась, подняла какой-то прутик и побрела по лесу, похлопывая им по жесткому подолу своего балахона.
Мимоходом она подумала, что сейчас ей ничего не стоит ускользнуть от Валерия — просто идти, не выходя на дорогу, но и не упуская ее из вида, до самого шоссе, а там поймать попутку или сесть на автобус, и очень скоро она будет в городе. Мысль была дикая и ни с чем не сообразная: Катя слабо представляла себе, что стала бы делать, добравшись до города в одиночку, и, кроме того, не испытывала никакого желания убегать от Валерия — по крайней мере, в данный момент.
С Валерия ее мысли легко перескочили на то, что он рассказал ей вчера, когда она, свернувшись калачиком, засыпала у него на груди. Похоже, он испытывал острую потребность выговориться, а Катя была единственным человеком, который мог его выслушать. “Строго говоря, — подумала Катя, — с его стороны умнее было бы промолчать и не делиться этой информацией вообще ни с кем, но Студента можно было понять: в конце концов, мужики в этом отношении гораздо слабее, и им очень тяжело устоять и не проболтаться, когда женщина умело спрашивает.” Впрочем, никакой особенной выгоды для себя в полученной информации Катя не видела. Просто теперь все стало предельно ясно, и вернуться к нормальной жизни можно было, лишь разрубив этот запутанный кровавый узел. Честно говоря, она сильно сомневалась, что ей это удастся, но обратной дороги не было.
Тряхнув головой, она отогнала мрачные мысли и закурила первую в этот день сигарету. На свежем утреннем воздухе сигарета казалась особенно вкусной, и она с наслаждением выкурила ее до конца, раздавив тлеющий окурок о подошву ботинка. Позади, невидимая за сплошным переплетением стволов и веток, проехала в сторону поселка легковая машина. Катя услышала приглушенный шум двигателя, но не обратила на него внимания, занятая решением животрепещущей проблемы: стоит или не стоит попытаться развести небольшой костерок. Она решила, что для полноты удовольствия ей просто необходимо предпринять такую попытку, и принялась с азартом собирать хворост, стараясь отыскать веточки посуше с таким старанием, словно занималась невесть каким сложным и архиважным делом. Двигатель проехавшей мимо машины в последний раз бархатно взрыкнул перед ведущим к поселку спуском, и стих в отдалении.
