кнуты.
– Калачи да ожерелья для нас волокут! – сказал Таисий. Сенька молчал, разглядывал мрачное шествие. Телега, стуча колесами на выбоинах, остановилась у поперечной колоды, из-за надолбы с будкой вышел сторож с фонарем, за ним другой, решеточный. Передний палач в красном кафтане достал из-за пазухи проходной лист[214]. Говор доносился смутно, слов было не разобрать…
Следом за проехавшей телегой Земского двора протащился на тележке поп волосатый, весь черный, в черной высокой шапке.
Решеточные сторожа попа без листа пропустили, кланяясь.
– Зришь ли? – спросил Таисий.
– Поп! – сказал Сенька.
– Поп, оно-таки поп! А ежели и нам когда потребно?
– При нужде оболокчись попом?
– Смекай! Можно сторожей проехать. Эх, Семен! Надо нам иное место прибрать…
– А здеся чего?
– Опасно… Будет ежели бунт и нам идтить заводчиками, а за нами глаз!
– Улькин глаз не помеха.
– А чуется мне – разведет она вконец!
– Едина лишь смерть разведет нас…
– Ну, спать, Семен!
– Идем.
Вернулись молча. Сенька – в свою избенку, Таисий, рядом, в другую. Он никому не доверял – жил одиноко.
В низкую дверь Сенька пролез медленно, сгибаясь, задел спиной стойку – берег голову.
Не пошел на кровать, сел на скамью к столу, где еще недавно сидел Таисий. В углу моталась белая тень женщины, тонкой и гибкой, желтели распущенные волосы от света восковой свечи. Сенька слышал шепот: «Спаси-сохрани! Спаси, спасе, Семена, раба, Ульяну, рабу грешную, непокаянную, злую рабу твою, прости господи…»
Сенька, сняв шапку, кинул на стол. Она, помолившись, отошла, встала к окну лицом. Одно оконце в избу было раскрыто – ставень вдвинут в стену.
Сенька молчал, он заправил рог, высек огня на трут и пил табак. Рог булькал, легонько посвистывала трубка. Она повернулась от окна, взглянула на него, склонила низко голову и стукнула коленями о пол:
– Семен!…
Сенька молча пил табак.
– Сеня! Не ответил.
– Семенушко!…
В ответ ей легонько булькала вода в роге, посвистывала, пылая, трубка вверху его.
– Убей меня – краше будет. Скажи словечко… Сенька вынул рог:
– Скажу… чуй!
– Чую, Сенюшко…
– Меня забудь, ежели будешь ненавидеть Таисия…
– Ой, убила бы его, разлучника!
– Пошто сказываешь про любовь?
– Люблю тебя пуще живота! Пуще солнышка света…
– Так знай, малоумная! – Он понизил голос, снова набивая рог. – Таисий – это я!
– Нет, нет! Он змий!
– Только я еще не тот – он… Я тот, кого любишь ты… ненавидишь того, кем я хочу быть! Замест любви, о коей сказываешь мне, меня же ненавидишь?
– Нет, нет, нет! Сеня, он не ты, – он злой, хитрой, как сатана. Я чую – не умею вымолвить… чую его…
– Тогда вот! Завтре и я уйду от тебя…
– Сеня, Сеня! Солнышко, не уходи! Я буду и его любить… Прощу все… все! Никогда отнюдь не скажу ему худа слова и думать зачну, как учишь, что он – это ты!
– Вот так, помни! Когда ты меня знаешь и его почитаешь, как меня, – тогда мир и любовь… Только тогда, не забудь!
– Побей меня! Стану знать, что любишь… /
– Жидка ты! Кого мне бить! Запри окно, будем спать.
