– Пошто ране думать, там увидишь, скажешь… ну, теперь ты спи – дело сделал, иная забота за мной. Нынче в ночь надо бумагу написать. Печатью дьячей Большого дворца я запасся у дьяка Ивана Степанова… Бумагу справить, чтоб заставы пройти…
– Заставы дело мудреное, как пройдем, не ведаю.
– С нищими пройдем! Мой построй провонял худой одежой – нищие ту бывали… женки особо… все жаждут к Москве идти. Упрашивали, я обещал… водкой их поил, любят меня, замест пророка чтут и все говорят без обману… с иными я ложе имел…
– Пошто тебе, Таисий, ужели не мерзко?
– Крепче так! На дыбу изымают, не скажут слова… Слух надо, через них добывал… служат честно.
– Мудро сказываешь…
– Никакой мудрости, едина лишь смышленость, и ты ее пойми – женка молодая ли, старая к тому придет – однака будет… Да и то – поживу с худыми, хорошая для меня станет вдвое краше… Безобразное, Семен, бесстыднее, а я бесстыдство возлюбил гораздо. Обвешаем тебя веригами, морхотьем завесим, будем калячить да стихиры петь. Пистоль на случай и шестопер в морхотье замотаем… Тут за Коломенкой, прямо, как пройти по плотине мельницы в поле с версту, кладбище – на нем избушка в крестах прячется, той избы все боятся, а нам впору… из нее и поход наш к Москве… Побредем скрозь заставы в Китай-город к церкви Зачатия святой Анны. – Туда царица на богомолье ходит?
– Туда… и оттуда легче всего быть нищим у царицы наверху.
– Смышлен ты! Ой, смышлен, Таисий.
– Ежели бы Коломна не зорена была, то могло бы статься так – стрельцы пришли, с солдатами не дрались, а сговорились – они всегда корыстны и шатки, помирать в бою кая корысть? Да городишко разграблен, заводчиков у солдат нет, майор не пойдет с ними, немцы капитаны тож, и стрельцы солдат одолеют – иных закуют до суда, кой-кто утекет от караула, а домой оборотить не можно – солдат без отпуска! Пойдут утеклецы в гулящие люди, и нас прибудет… надо больше людей на бунт готовых, удалый же заводчик, атаман найдется, тогда придет пора боярам шеи на сторону свернуть! Ты спи, набирайся силы.
Сенька покорно принес свой бумажник на лавку, лег и уснул.
Таисий зажег к двум свечам еще три, он до рассвета писал грамоту, как изограф искусный подделал почерки дьяков и печать восковую внизу приладил.
Прохладно в избе… Было рано. Ветер свистел в резном дымнике, постукивал дымовым ставнем. В слободской церкви звонили жидко к утрене… кто-то царапался в окно, не закрытое ставнем. Сенька, проснувшись, хотел подняться, чтоб узнать, кто просится в избу, но, когда стряхнул сон, понял – сухой снег, наносимый ветром, сыпался по слюдяным пластинам с частыми переплетами узорчатых окончин. Еще и то понял, что Таисий не спал: на столе горели свечи.
В сумраке у двери на лавке Сенька увидал двух нищих баб, у одной малая зобелька на руке желтела дранками.
Сенька, прислушавшись, разобрал полушепот бабы, потом другой:
– Родной ты наш!
– Колдун Архилин-трава[158] наша!
– Ну? – спросил громко Таисий.
– Поспешать надо…
– Куда?
– Самому ведомо – в Москву!
– А то не убратца!
– Што так?
– Солдаты круг Коломны рвы роют…
– Засеки заламывают!
– Капитанов дву немчинов убили!
– Пошто?
– Должно, мешали им на стрельцов пушки налаживать…
– Да где стрельцы? Немцев убили – ладно сделали…
– Сказывают, послухали мы у коломничей, стрельцы в пяти поприщах…
– Сказывают, идет Полтевский полк и еще кой другой – голубы прапоры! [159]
– Кафтаны добыли?
– Две однорядки трепаные, на нас будет свое…
– Денег дам, запаситесь питьем, едой – в избу приду бражничать…
– Запасемси-и…
– Будьте все!
– Мы ежедень вкупе – тебя лишь нет…
– Старцы поспешают, сказывают – идти в обход!
