человека.
Царизм вынуждено пошёл на некоторое облегчение жизни пролетариев: уменьшен рабочий день, введены конфликтные комиссии, следящие, чтобы фабриканты не слишком-то глубоко запускали свою загребущую пятерню в рабочий карман. Сыновей пролетариев стали бесплатно учить в начальных классах, чтобы они приходили на место своих одряхлевших у станка отцов уже имея минимальные знания счёта и грамоты. Но вот беда: как и прежде, живёт основная масса рабочих в общих фабричных казармах, отделённые семья от семьи тряпочными занавесками. Как и прежде, обсчитывают пролетария и штрафуют за каждую мнимую или действительную провинность. Как и прежде, женщина-работница получает на треть, а то и вполовину меньшую зарплату за равный с мужчиной труд, а дети из рабочих кварталов в одиннадцать-двенадцать годов поступают на заводы и рудники, чтобы не быть лишними ртами в полунищих семьях! Справедливо это, Павел?»
«Какая уж тут справедливость, товарищ Рудольф!
Есть, конечно, и среди нашего брата-рабочего которые позажиточней: мастера, рабочая «головка»: у тех и домики свои есть, и квартиру с семьёй снимать могут. Да сколько их? На большой завод дай бог с полсотни или сотню человек! Такой может и детям своим попытаться образование дать: в реальное училище или в новое политехническое сына отдать. И тут уж выбирать придётся: коли мальчишка учится — так всё семейство волей-неволей постится, ремешки подтягивает: не дешёвое дело образование!
А кто из рабочих попроще да получает поменьше — так у тех и вовсе не жизнь, а каторга! Помню, работал я в Баку на биби-эйбатских промыслах: вся земля иссверлена, вышки стоят, рабочие все в нефти изгвазданы так, что и не разобрать: русский ли, татарин, перс или армянин. Нефть везде: на земле, на одежде, в каше, даже воздух нефтью провонял. Спать после смены пойдёшь, и во сне нефтью дышишь. А богатеи ездят себе в фаэтонах в штанах полосатых и штиблетах, а у мамзелей их у каждой шляпка да зонтики белые кружавчатые. А на какие деньги всё куплено? Да на те, которые им рабочие вместе с нефтью из землицы-матушки выкачивают. Нету никакой в этом справедливости!»
…Много дней прошло с того разговора у приречного костерка, но помнит Пашка, как наставлял его товарищ по партии и волею судьбы и губернского начальства начальник геологической экспедиции ссыльный Рудольф Самойлович:
«Главное, Павел, тебе из России выбраться. Границу без документов тебе не перейти, денег для оплаты услуг проводников-контрабандистов взять неоткуда. Камешки же, которые понесёшь, избави бог кому-то показать! У нас варнаки и не за такое зарезать могут!
Потому сделаем так: есть в Архангельске слобода Соломбала, когда туда доберёшься, найди Большую Никитскую улицу. До конца её пройдёшь, будет проулок вправо. На том проулке найди матроса Матвеева, кочегара с парохода «Владимир». Это наш товарищ, передай ему привет от Рудольфа Лазаревича и скажи: «Долог будет Великий пост». А он тебе должен ответить: «Да зато светлое Воскресение после наступит». Это пароль первой степени доверия, по нему Матвеев поймёт, кто ты. После скажешь: «И трава по весне поднимается», а в ответ должен услышать «И посевы в рост идут». Это пароль второй степени. Если верно ответит — проси помочь пробраться на пароход, идущий в Европу. Если не верно — значит, с этим помочь не сможет, тогда попроси оказать помощь с документами, а там уж сам из Архангельска добирайся как сумеешь.»
…Многое потом происходило. И возвращение в деревню, где товарища Самойловича уже ждал конвой «для препровождения в острог для суда по вновь открытым обстоятельствам». И пашкин побег «рывком», когда увидев чью-то упущенную лодку, плывущую с верховья по течению, Бляхин, не обращая ни на кого из деревенских внимания, разбежался и, оттолкнувшись от торчащего из берегового обрывчика корневища, полностью одетый кинулся в речную воду, жадно загребая, как когда-то на родной Волге. И ружейные выстрелы, свинцовыми самолитными жаканами крошившие лодочный борт. И уход от речного берега в тайгу, с моховой «заплатой» на пробитом боку, которую пришлось примотать к туловищу рукавом нижней рубахи. И дни пути, перетекающие в недели и недели, превращающиеся в месяцы: с опухшими от мошки лицом и руками, с пульсирующей болью в боку и жаром, со сбитыми ногами, которым даже выломанная вага-посох не слишком-то помогала идти, с горстями зелёных ягод и укарауленной в запружённых ручьях сырой рыбой в качестве трапезы… Были и редкие охотничьи заимки, с традиционным мешочком сухарей, вяленым мясом и поленницей дров, оставленных по таёжному обычаю для путников…
Многое было.
И вот настал день, когда с лодки-зырянки, плывущей вниз по широкой реке, весёлый мужик закричал изнеможенно сидящему на берегу Павлу:
— Здорово, бурлак! Пошто сидишь? Опристал — так ходи ко мне, свезу, коль на повать попутно спускаться!..
…Ввечеру Павел Бляхин уже шёл по дощатым тротуарам Соломбалы, разыскивая дом кочегара с «Владимира»…
Заботы государственные…
Струятся нити водяные
И чудно, на топазном дне,
В алмаз сливаются оне
Регент с силой потёр виски, встал из-за рабочего стола, прошёлся взад-вперёд по кабинету. Напряжённый темп жизни при управлении Империей давал себя знать. Раньше, при жизни троих прежних императоров, пока приходилось вести обычную жизнь русского офицера, генерала, да и инспектора кавалерии, служба оставляла гораздо больше времени и на личную жизнь в кругу семьи, и на самообразование, и на отдых. Теперь же на плечи регента приходится ноша, не сравнимая с грузом забот гусарского корнета или генеральским бременем командования дивизией.
Помимо армии и флота, приходится контролировать и образование, и научные разработки, и развитие новых пока для России промышленных сфер. Кроме того, по завету древних латинян, приходится, коль хочешь мира, готовится к войне. А самая правильная война, как говаривал дядя — Император Александр III, это та, в которой меньше воюешь, но больше пользуешься плодами побед. Основным вероятным противником для нас в Европе, помимо Великобритании, чья сила — во флоте и колониях, является Австро- Венгрия, ну, возможно, и Германская империя. Армии у них весьма недурны, да и промышленный потенциал позволяет нанести России в случае открытого противоборства существенный вред. Поэтому крайне важно постараться создать такую ситуацию, чтобы максимально озаботить все три империи решением сложных внутренних проблем — с панславянским ли движением, с сепаратистами ли, или с мятежами в колониях. А уж осложнить ситуацию мы постараемся помочь — недаром через министерство иностранных дел контрразведка получила списки всех газет и журналистов Австро-Венгрии и Германии, а в Тифлисском военном училище уже второй год наравне с русскими и кавказцами учатся несколько молодых знатных персов, пуштунов и двое индусов-дезертиров из сипайских полков британской армии.
И на всё это нужны деньги, казну же Империи приходится растягивать как тришкин кафтан. Повышение налогов или увеличение экспорта продовольствия неминуемо вызовут рост недовольства, брожения в обществе. На то, чтобы погасить брожения вновь потребуются дополнительные расходы… Вот и звонок министра внутренних дел, которым тот добивался безотлагательной аудиенции, видимо, связаны с очередными беспорядками. Кстати, время аудиенции уже подошло…
Великий князь подошёл к телефонным аппаратам на столе, поднял трубку и, крутанув рукоятку, поинтересовался:
— Павел Дмитриевич прибыл?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество, его высокопревосходительство Святополк-Мирский ожидает Вашего вызова — прозвучал искажённый мембраной голос адъютанта.
