– Вот те провалиться сквозь землю – старуху нечистиком звать! Кабы моя воля – век бы на сей порог не глянул…
– Поди, мамка, мы поговорим глаз на глаз.
– И… и страшно мне, королевна заморская, одну тебя с разбойником оставить – яхоть девок кликну?
– Иди – никого не надо!
Мамка, ворча под нос и оглядываясь на Разина, ушла.
– Садись, казак, вот здесь. Нет, тут не ладно, пересядь ближе, дай в лицо гляну… Худое лицо, глаз таких ни у кого не видала я…
– Боярину дал слово – недолго быть с тобой…
– Кто пекся о тебе, я или боярин?
– Не ведаю; дал слово – держу!
– Ведай: кабы не я, боярин со своей истиной, гляди, оставил бы тебя в Разбойном. Я не дала…
– То спасибо, боярыня!
– Дар за дар: ты мне жизнь сохранил, и я тебе – тоже. Скажи: ты учинил соляной бунт?
– Народ вел я… Он же злобился ране на бояр…
– Скажи, светло, привольно в степи на широкой воле? В море, в горах – хорошо?
– Мир широк и светел, боярыня, и бури в нем и грозы не мают, не пугают человека – радуют… Темно и злобно в миру от злого человека, боярыня! Сердце болит, когда видишь, как одни живут в веселии, в пирах время изводят, едят сладко, спят на пуху и носят на плечах золотное тканье, узорочье. Другие едят черствый кус, да и тот воеводы, дьяки, подьячие из рук рвут, топчут, льют кровь и куют в железа человека. А пошто? Да по то, чтобы самим сладко жилось.
– За то, что говоришь и видишь правду, поцелуй меня! Я тоже ту правду чую, да силы нет встать за нее – целуй!
– Вот!.. И сладок твой поцелуй, боярыня. Глаз таких не видала, как мои, а я таких поцелуев досель не знал…
– Ты мог бы меня полюбить, казак?
– Не знаю, боярыня…
– Не ведаешь? Ты смеешь мне говорить? Я же люблю!
– Страшно тебе любить меня!
– Я не понимаю страха!
– Ты пойдешь за мной, боярыня?
– Пойду – и на все готова, хоть на пытку…
– Безумная ты!
– Жена полюбила – умной ей не можно быть! Горит душа, и любит сердце – нет страху, опричь радости единой, единой радости, как у звезды, коя с неба падает наземь и тухнет по дороге… Не боюсь и того, если душа моя потухнет и очи померкнут, – все примаю, и чем более позор, тем краше радость моя… Целуй меня еще!
– Нет… не могу.
– Вот ты какой? Я для тебя из тех, кто сладко ест и ненавидит черный народ, кто радуется его великому горю и скудости, да? да?
– Слову твоему верю, боярыня! Чую – ты не такая, как все, но познай меня!
– Ну!
– Иду я скрозь моря, реки, города! Кого полюбил, ласкаю и кидаю жалеючи – нельзя не покинуть… Я – как дикий зверь, и будет за мной налажена от бояр великая травля, худчая, чем за зверем, – ее не боюсь! Я чую, ты сможешь взять в плен мою душу жалостью, того боюсь! Теперь еще спрошу, куда идти тебе со мной, в такой непереносный путь? В горы утечи? Кайдацкие горцы ловят и дагестанские татаровья да князь Каспулат, что худче зверей. В степях ордыны и турчин имает от Азова… И я не хочу, чтоб тебя с очей моих сорвали, продали ясырем поганые. Худая радость в дому, да почет и честь!.. Не могу переносить, что ты жить зачнешь в бое, муке… Или пора пришла великая тебе сменить терем на татарскую кибитку? Нет моих сил уберечь тебя, за добро лиха делать не могу…
Боярыня опустила голову.
– Вот скажу – ты не сердчай, с добра говорю. Покуда не накрепко срослись наши души – расстанемся!.. Подумай еще – на Дон умыкнуть тебя, там моя жена; да жена не лихо – лихо иное: зачахнешь с кручины, меня с долгих походов ждамши. Я на свет пришел, – скажу тебе одной, – платить злым за зло. Пусть малую правду вижу в лихе, с которым иду, – да горит душа!.. Твоя, сказываешь, только согрелась любовью, моя же горит лихом… Прощай! Дай я поклонюсь тебе за добро, любовь и волю.
Разин встал, поклонился боярыне, она подняла голову, потянулась к нему.
– Пошто сохранил мне жизнь?.. Поцелуй еще!
– Эх, боярыня, не надо… Ну, как брат сестру!
– Не хочу быть сестрой! Кляну такое! Жажду быть любимой… Ах, казак, казак…
– Пора, прощай! Боярин ждет…
