Костя огляделся, обошел участок кругом:
– Подожди. Где у нас юг и где север?.. Э, нет, Ваня, не очень хорошо – с севера место открытое.
– Может, с этой стороны тополей насажать?
– Можно. Или тополей, или клену. Тоже быстро растет.
– Ладно, посажу, – решил Ваня.
По скользкой от дождя тропочке они выбрались на дорогу.
– Ты молодец, однако, – сказал Костя, – хорошо придумал! Пожалуй, и мне надо около двора местечко подыскать…
Над крышей правления колхоза слабо полоскался красный флаг. На широком резном крыльце и около открытых окон правления толпился народ.
– Гляди, народу-то пришло на собрание! – удивился Ваня. – Даже в правлении не помещаются!
– А что же? – сказал с гордостью Костя. – Ведь доклад-то сегодня наш Анатолий Яковлевич делает!
– Пойдем послушаем!
– Пойдем. Под окно.
Костя и Ваня Петухов подошли к одному из раскрытых окон правления. Они немного оттеснили стоявших тут девушек, и им сразу стало видно Анатолия Яковлевича. Директор школы стоял около стола председателя, слегка опираясь рукой на красное сукно. Голос его был слышен отчетливо:
– …Этот праздник еще раз напоминает нам о том, что мы, трудящиеся люди, – хозяева нашей земли. Так будем же настоящими хозяевами – заботливыми, деятельными, инициативными… Наш народ-кочевник когда-то мечтал о стоянке, где трава не сохнет и не желтеет, где цветы синие и голубые круглый год цветут, откуда птицы не улетают и зверь не бежит. Теперь эта мечта стала явью. Этой счастливой стоянкой является для нас колхозная жизнь!.. Так помните, товарищи, что нам надо крепко беречь эту счастливую жизнь. Эта жизнь завоевана не легко. За нее плачено дорогой ценой – ценой крови наших лучших людей, погибших за Родину, за наш мирный труд…
Когда Анатолий Яковлевич кончил говорить, к ребятам подбежала Ольга Наева:
– Вот и они! Скорее в школу!.. Костя, бери молоток! Мы там над трибуной хвою никак прибить не можем – все сваливается и сваливается!
– А я? – спросил Ваня.
– И ты, и ты! Скорее!
Школьники еще накануне притащили из тайги охапки зеленых веток сосны и лиственницы, украшенных, словно ягодками, пурпуровыми шишечками и желтыми колосками на верхушках побегов. Весь школьный зал зеленел этими ветками. Девочки, несмотря на дождь, сбегали в долину, поднялись по склону и набрали цветов.
Они прибежали вымокшие, продрогшие.
Но зато у знамени в стаканах, вазочках и горшках красовались весенние цветы – желтые и голубые фиалки, розовато-лиловые кисти ятрышника, сквозные, как елочки, белые любки, желтые звездочки лапчатки… Кто-то из смелых забрался высоко на вершину и принес оттуда золотых огоньков, которые горели, будто раскаленные угольки.
Костя прикрепил хвойную гирлянду и прошел по залу, оглядываясь по сторонам. Зал выглядел торжественным и нарядным. На стенах – вырезанные из красной бумаги пятиконечные звезды. Цветочные горшки, принесенные сюда из всех классов, обернуты розовой бумагой. На лампочках резные абажуры из цветной бумаги…
Костя прошел по всей школе, отыскивая Чечек. В классах топились печи. Лиственничные поленья горели жарко, оранжевые отблески весело и уютно играли на бревенчатых стенах и чисто промытых половицах. Около печки в пятом классе Костя нашел Чечек. Она помешивала кочергой дрова и что-то шептала, глядя в огонь.
– Ну, как дела, однако? – спросил Костя, стараясь, как всегда, сохранять суровый вид, хотя спокойные, ясные глаза изобличали его добрый характер.
Чечек посмотрела на него. В ее глубоких зрачках дрожали искорки отраженного пламени.
– Боюсь!.. – прошептала Чечек.
Костя присел на охапку больших поленьев, лежавших возле печки:
– А что у тебя за бумажка такая на коленях?
– Торжественное обещание.
– Выучила?
– Да.
– Ничего, не бойся. Это уж такой день! И боишься и радуешься…
– Кенскин, а ты помнишь, как тебя в пионеры принимали?
– Ну еще бы! Разве это можно не помнить? Такие дни в жизни не забываются.
– Кенскин, а ты тоже боялся?
– Да, Чечек. Только не «боялся», а волновался.
Чечек незаметно улыбнулась. Вот Костя назвал ее Чечек, как настоящего человека. А то все «бурундук» да «бурундук»…
