минуту все-таки сдержала себя. Когда они направились дальше, она оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на картину. Она чувствовала огромный подъем. Еще бы! Ничего не подозревавший Роберт так высоко оценил ее работу, что счел возможным повесить ее в своем храме красоты и совершенства. Какая ирония судьбы, думала Кейт, настроение которой резко улучшилось. Она шла за ним следом, и у нее на языке так и вертелось желание сознаться в авторстве картины прямо сейчас. Но пока она подбирала наиболее эффектные слова, он заговорил снова:
— А вот моя самая любимая картина. — Он указал на прелестную пастораль — безмятежно традиционный выбор для критика, подумала Кейт. — Я, наверное, подарю ее своим родителям к их юбилею.
— Родителям, мистер Бомон? — воскликнула она с нарочитым удивлением, ибо наличие на этих стенах картины с подписью «Б. Рэнсом» вернуло ей чувство юмора. — У вас тоже есть мать и отец?
Он засмеялся, хотя ей показалось, что в его смехе проскользнули нотки озабоченности.
— И еще брат. Они живут в Мельбурне, и всякий раз, когда я бываю там, я живу в их доме.
Кейт пыталась себе представить его в кругу семьи. Он всегда казался ей таким одиноким и независимым. Она пыталась представить его просто мальчиком, который, как и все в его возрасте, страдал бы от сомнений и юношеских страхов, но ей никак это не удавалось.
— А чем занимается ваш брат? — спросила она, рисуя себе образ еще одного человека, похожего на Роберта.
— Он содержит магазин спортивных товаров и еще знаменит тем, что является прекрасным игроком в крокет. Он играет за «Викторию», что и делает его папиным любимцем. А произведя на свет двух внуков для мамы, он сразу обскакал меня на несколько голов.
Кейт посмотрела на него:
— Но я всегда была уверена, что вы…
— …что я должен быть ребенком номер один? — Он печально покачал головой. — Я — старший сын, но во многих смыслах являюсь для своего отца предметом огорчений. Он не понимает искусства и не понимает того, как можно делать карьеру на этом поприще. — Он расплылся в довольной улыбке: — А вы бы ему очень понравились, Кейт. Ваш вызов, который вы бросаете истэблишменту от искусства, нашел бы у него полное понимание и поддержку.
Кейт даже сделала шаг назад, не выразив никакого восторга от идеи быть понятой и поддержанной семьей Роберта. Казалось, что его слова придвигали ее еще ближе к Роберту.
— Моя мама является более компромиссной личностью. Мне кажется, что если бы я тоже подарил ей внука, я смог бы восстановить свои позиции. — Он на мгновение задумался, а она пыталась представить себе, о чем он сейчас думает: не создать ли ему семью с Соней, которая, как ей казалось, не очень подходила для роли матери? Мысль о маленьком мальчике с темными волосами и серыми глазами мелькнула в ее голове, но она немедленно отогнала ее от себя. Что это вдруг!
— Маме эта картина обязательно понравилась бы. Но отец предпочел бы наслаждаться видом моих футбольных призов. — Он улыбнулся в ответ на ее удивленный взгляд. — Я в свое время играл за университет — даже удостоился чести выступать за «Карлтон». Поэтому отец никогда не простит мне того, что я предал футбол и занялся искусством. Он бы мог иметь двойной успех: один сын — игрок в крокет, другой — играет за его любимую команду.
Кейт постаралась мысленно представить себе совершенно иной образ Роберта. Но он почему-то смущал ее. Ей представлялся симпатичный маленький мальчик с грязными коленками и ссадинами, играющий в футбол со своим братом и таскающий его за шиворот. Глядя на Кейт, Роберт тем временем продолжал:
— Я был настоящей чумой, а не ребенком. Вечно лазил по деревьям и целый день гонял мяч. Я всегда куда-нибудь падал, поэтому постоянно ходил с разбитыми коленками, весь в синяках и ссадинах. — Кейт взглянула на него, пораженная сходством нарисованного ею образа с тем, что рассказал о себе Бомон. — Но прошло уже очень много лет с тех пор, как я последний раз терпел фиаско.
— Так вам уже давно пора потерпеть следующее, — со смехом сказала Кейт, вспоминая о своей картине, висевшей среди изысканных экспонатов его коллекции.
— Вот этого я как раз очень и боюсь, — признался он, когда они, наконец, закончили осмотр галереи. Он открыл входные двери и показал ей электронную систему сигнализации, которая охраняла его сокровища. Она с унылым видом призналась, что их система состоит всего лишь из обычного замка с ключом, да их собственного присутствия в доме.
— Но для вашей галереи этого вполне достаточно. При вашей нынешней коллекции вряд ли стоит опасаться визитов непрошеных гостей.
— Вас, должно быть, удивит, — сказала она самым безучастным тоном, стараясь на сей раз не поддаваться на удочку его язвительных слов в адрес «деревенских» экспонатов их галереи. — Но некоторые домашние хозяйки из семей среднего достатка частенько заходят в нашу галерею, чтобы присмотреть себе что-нибудь подходящее к их занавескам.
Он искренне рассмеялся, и Кейт вдруг осознала, что звук этого смеха доставляет ей большое удовольствие и радость.
— И вы продаете свои шедевры людям, которые хотели бы приобрести их для украшения интерьера?
— Конечно, — ответила она, сознавая, что готова, наконец, признать эту истину. — Вот и сегодня у нас утром была как раз такая клиентка, которая купила картину Филиппа лишь потому, что она по цвету очень подходила к ее шторам.
Серые глаза Бомона смеялись:
— Слишком поздно! Мне очень жаль, Кейт!
— О, я не жалею! Попасть в вашу галерею — это такая привилегия, которой в другой ситуации у меня могло бы и не оказаться.
— Но вы бы могли бы прийти сюда и раньше, если бы проявили достаточно любопытства.
— Но почему, собственно, я должна быть любопытной, мистер Бомон?
— Потому что вы женщина. — Он направился в сторону своего кабинета, а Кейт, идя вслед за ним, состроила за его широкой и самодовольной спиной одну из тех гримас, которые помнила еще с детства. Однако уже в следующую секунду ей пришлось изобразить на своем лице саму любезность, потому что Роберт неожиданно обернулся, пропуская ее вперед.
— Ко мне сейчас должен прийти клиент и надо подготовить кое-какие бумаги. Если вдруг кто-нибудь зайдет в галерею, вы примите посетителей.
— Я могла бы помочь вам заняться с бумагами — заполнить счета, что-то напечатать. Может быть, вы захотите что-то продиктовать? — спросила она с самым невинным видом.
Роберт расположился за своим массивным письменным столом из красного дерева и взял ручку. Крутя ее своими длинными пальцами, он внимательно рассматривал Кейт. На ней была гладкая бежевая юбка и зеленая блузка, которая, по мнению Кейт, придавала ей решительный и деловой вид. Она откинула назад свои роскошные волосы и связала их на затылке бежевым шелковым шарфом, считая такую прическу скромной и элегантной. Она только совсем не придавала значения тому эффекту, который производили ее потрясающие зеленые глаза, еще больше оттененные цветом блузки, и совершенно не подозревала о том, что убранные назад волосы только еще больше подчеркивают изящество линий ее скул и подбородка. Мысль о ее картине, висевшей среди экспонатов его элитарной галереи, заставляла ее глаза светиться уверенностью и вызовом.
— У вас вдруг появился какой-то необыкновенный блеск в глазах. — Это было заявление, которое требовало объяснений.
— Разве, мистер Бомон? Не беспокойтесь, я уверена, что это скоро пройдет.
— Очень хотелось бы. А то у меня совершенно пропадает деловой настрой, — согласился он и принес из маленького кабинета напротив блокнот и карандаши.
Пока она занималась своими записями, зазвонил телефон, и она слышала, как он разговаривал с кем-то своим глубоким теплым голосом. Раза два она слышала, как он смеялся. Интересно, с кем бы он мог так разговаривать? Очевидно — с женщиной, возможно, с Соней Марсден? Но когда он, прощаясь, произнес какое-то имя, оно было совсем другим. Она стала размышлять об интимной сфере его жизни. Интересно, у
