картине. На листке было всего три красных слова: «Я тоже фальшивый».
— Проклятие… Но если это не мой фамильный Малевич, тогда где же он?
В римской церкви Святой Джулианы в Трастевере отец Аморозо причащал свою немногочисленную паству. Прихожане, преклоняя колена, чтобы вкусить крови и плоти Христа, крестились и смотрели на алтарный образ Караваджо, висевший на стене над головой священника.
ЭПИЛОГ
Габриэль Коффин и Даниэла Валломброзо пили кофе-эспрессо из крошечных металлических чашечек в их лондонской квартире напротив Британского музея. Они сидели у круглого окна, выходившего на кафе «Форум».
Габриэль положил ногу на ногу и поставил на стол пустую чашку.
— Теперь тебе легче?
— Намного, — вздохнула Даниэла, откидываясь на спинку стула. — Предательство должно быть наказано. Даже у воров.
— Особенно у воров.
Даниэла посмотрела на современную копию гравюры Дюрера «Меланхолия», висевшую над столом, за которым они сидели.
— Скажи мне, Габриэль, ты любишь абстрактное искусство?
— Не особенно.
— Но ведь тебе приходится иметь с ним дело, когда ты выполняешь заказы любителей формализма.
Габриэль покрутил в руках чашку.
— Если тебя интересует, хотел бы я повесить абстрактную картину у себя в гостиной, — ответ отрицательный. Мой старый профессор как-то сказал: «Если у вас в кухне висит Мондриан, все будет подгорать».
— Что он имел в виду?
— Не знаю, но навсегда запомнил эти слова. Если тебе нечего сказать по существу, говори афоризмами. Согласна?
— Еще бы, — засмеялась Даниэла.
— Что касается работы, то по натуре я довольно ленив, а белое полотно подделывать гораздо легче, чем Караваджо.
— Хм. Слишком простой ответ.
— Все точные ответы таковы. Я копирую Караваджо, только когда это действительно необходимо, а Малевича могу сотворить за час. Надо делать то, что у тебя хорошо получается. Зачем налегать на весла, когда можно плыть по течению?
Они немного помолчали.
— Я вот тут подумала, Габриэль…
— Плохой знак. Женщинам думать ни к чему, — улыбнулся он.
— Видимо, твоя железная логика чуть заржавела, раз ты так считаешь.
— Touche.
Габриэль взял руки Даниэлы и стал рассматривать ее ярко-красные ногти.
— Мне всегда казалось, что знание иконографии может таить определенную опасность, — продолжала Даниэла. — Вот тебе пример. Твое знание символики позволяет тебе толковать картины…
— Да, ты же была на моих лекциях…
— Но если мне известно о твоих знаниях, то преимущество на моей стороне.
— В нашей команде тебе отведена роль мускулов, а не мозгов. Как мои знания могут быть слабостью? Знания — это сила. Во всяком случае, так пишут в книгах.
— Ты говорил, что иконография — своего рода язык. Это все равно что учить, ну, скажем, итальянский. Если ты знаешь, что «buongiorno» означает «здравствуйте», a «arrivederci» — «до свидания», то получаешь доступ к информации, которая до этого была для тебя закрыта. Ножовка готова к работе, и если ты удосужишься выучить еще несколько тысяч слов, то головоломка решена и ты знаешь еще один язык.
— Даниэла, это я читаю скучные лекции, а не ты…
Она предостерегающе подняла палец.
— Но если я знаю, что ты выучил значение слова «buongiorno», то вольна решать, стоит ли тебе его говорить.
— Не думаю, чтобы…
— Вот так и в живописи. Если я нарисую старика с песочными часами, твое знание подскажет тебе, что он символизирует время. А что, если это просто портрет моего дедушки, а песочные часы изображены для украшения? Тогда твоя эрудиция поведет тебя по ложному следу. Много знать или, по крайней мере, много думать не всегда полезно.
— Возможно, хотя мне есть что возразить, — отозвался Коффин. — В этом мире нет ничего случайного, особенно в искусстве. Рисуя картину, ты подсознательно вкладываешь в нее символику.
— Что значит подсознательно? Если я не подразумевала никакой символики, значит, там ее нет.
— Что говорит по этому поводу Фрейд? Или Ролан Барт, или любой из теоретиков искусства? Независимо от твоего намерения культурные и исторические реалии, вошедшие в твою плоть и кровь, непременно проявятся в любом произведении, которое ты создаешь. Совершенно не важно, намеревалась ты символизировать время или нет. Для любого культурного человека твоя картина станет именно таким символом. Если кто-то несет бессмыслицу, именуемую потоком сознания, то каждое отдельное слово в этом потоке является реально существующим, к примеру итальянским, значит, он говорит по-итальянски, даже если сам этого не осознает.
— Я читала Барта и всех прочих философов. У меня была масса свободного времени, когда я… находилась в Турине. Автор теряет власть над произведением в тот момент, когда оно становится достоянием публики. Любой смысл, который зритель вкладывает в картину, является для него единственно верным. А если я наперед знаю, как ты истолкуешь то или иное произведение? Тогда твое знание может быть использовано против тебя. Если я скажу, что человек, одетый в черное, крадется с фонариком по темному дому, ты, вероятно, подумаешь, что он грабитель. А если это священник, идущий по собственному жилищу, где отключили электричество? Тогда твое предположение окажется неверным. Как мы приходим к логическим заключениям? Дедукция основана на предположении. Ты берешь какой-то факт, обращаешься к прошлому опыту и предполагаешь, что прошлое должно повториться. Имеется факт: я говорю тебе, что на картине изображен старик с песочными часами. Имеется прошлый опыт: ты видел множество подобных картин, которые символизировали время. Логический вывод: все подобные изображения следуют общей тенденции, и наша картина не является исключением. Но заранее зная, какой вывод ты сделаешь, я могу манипулировать твоим сознанием.
Коффин какое-то время сидел молча.
— Почему ты вдруг заговорила об этом?
— Дело в том, Габриэль, что ты со своей иконографией и дедукцией, основанной на наблюдении, можешь легко стать объектом манипуляции. А твоя логика должна подсказать тебе, что в твоем подсознании сидит нечто, заставляющее тебя постоянно возвращаться к числу «тридцать четыре». И есть опасность, что рано или поздно ты на этом попадешься.
Он ничего не ответил.
— Просто я беспокоюсь за тебя, — добавила Даниэла.
— Для этого нет никаких оснований.
— Если ты вычисляешь преступников и их заказчиков, то ведь и тебя могут вычислить. Будь осторожен. Есть только один безопасный художник.
