на больших досках, сделанных преимущественно из тополя. Дерево покрывалось левкасом — запомните, что левкас — это покрытие на основе белой штукатурки, которое наносилось на доску, прежде чем ее расписывали красками, — потом рисовались контуры фигур, и лишь после этого в ход шли темперные краски.
До изобретения масляных красок, которые мы увидим в следующем зале, не было и речи о тонких переходах цветов и многослойности. Вы раскрашивали поверхность темперной краской, представлявшей собой смесь пигмента с сырым яичным белком, и все, баста, дело сделано. Потом приходил позолотчик и накладывал золотую фольгу, чтобы картина производила впечатление. И таким образом появлялось очень дорогое произведение искусства. Эти картины предназначались исключительно для церквей и оплачивались богатыми прихожанами, которым внушали, что таким образом они смогут купить пропуск в рай. То же самое практикуется в современных американских телепроповедях. Более подробно вы можете прочитать об этом в учебнике. Завтра проверю, как вы это усвоили. В вопросах иконографии вам поможет крошка Эбби, которая метит на мое кресло. Переходим к следующей картине!
Барроу повел студентов в соседний зал.
И тут он увидел их.
Опять эти типы. Но теперь уже трое. Похоже, они размножаются почкованием.
Они стояли в дальнем углу зала. Один из них разговаривал по мобильному. К нему подошел смотритель.
— Извините, сэр, но здесь нельзя пользоваться мобильными телефонами.
Мужчина пристально взглянул на смотрителя, и тот счел за лучшее удалиться.
«Все это мои фантазии. Фильмов надо поменьше смотреть», — подумал Барроу.
Стараясь не оборачиваться, он загнал толпу галдящих студентов в небольшой боковой зальчик, где, по его мнению, висела лучшая картина всех времен и народов.
— Дети, склоните головы. Вы стоите перед великим произведением. К черту «Мону Лизу», к черту Уистлера с его матерью, ко всем чертям «Кувшинки» и другие картины, о которых вы слышали, но ничего не знаете, потому что они прославились совершенно незаслуженно. Это, вероятно, самое значительное произведение в истории человечества!
Студенты изумленно вытаращили глаза.
— Не смотрите на меня, невежественные поросята! Я здесь, чтобы просвещать вас, и я это сделаю, черт бы вас побрал. Это «Портрет супругов Арнольфини» Яна ван Эйка.
— Никогда не слышал о таком, — раздался голос одного из студентов.
— Иуда Искариот! Ну и пустота у вас в головах. Никто, конечно, не удосужился изучить что-нибудь самостоятельно. Вот поэтому я здесь. Копайте глубже. Я буду вашим пастырем. Учтите, что вокруг полно волков.
Ян ван Эйк был художником, интеллектуалом и секретным агентом. Ага! Наконец-то вы заинтересовались. Сразу вспомнили про Джеймса Бонда — его-то вы наверняка знаете. Ван Эйк работал при дворе герцога Бургундского, являлся его доверенным лицом и выполнял секретные поручения. То есть был не только придворным живописцем, но еще советником и эмиссаром. Типичный представитель эпохи Возрождения. Ван Эйк не был изобретателем масляных красок, но столь мастерски использовал их в своих работах, что оказал влияние на всех последующих художников.
— Но только не на Джексона Поллока, — тихо сказал кто-то.
— Не похоже на Поллока? Вы правы, но дело тут совсем в другом.
Дамы и господа! Искусство повторяется. История искусства изобилует аллюзиями и ссылками. В искусстве постоянно идет процесс накопления. Современное искусство в большинстве своем интерпретирует и отражает то, что уже существовало раньше. Хотя творения Поллока и не похожи на эту картину, написанную в тысяча четыреста тридцать четвертом году, без ван Эйка и всех тех художников, которые жили после него, они бы просто не появились. Современное искусство — это негативная реакция на то, что было ранее. Но если не на что реагировать, то и реакции никакой не будет. Приведу вам пример такого взаимодействия.
Древнегреческая скульптура оказала влияние на скульптуру древнеримскую, та в свою очередь повлияла на творчество Симабуэ, который вдохновил Джотто, воодушевившего Мазаччо, тот воздействовал на Рафаэля, бывшего примером для Аннибале Караччи, у которого учился Доменикино, работавший параллельно с Пуссеном, вызвавшим творческий подъем у Давида, который вдохновил Мане, любимого художника Дега, повлиявшего на Моне, вдохновившего Мондриана, который оказал влияние на Малевича, работавшего с Кандинским, а от того рукой подать до проклятого Джексона Поллока! Так что между Полидором и Поллоком существует семнадцать связующих звеньев.
Студенты заулыбались и начали аплодировать.
— Спасибо, спасибо. Я буду здесь до четверга, попробуйте наш бифштекс… Назовите мне любых двух художников, и я найду между ними связь. И вы тоже сможете это сделать, если захотите. А теперь позвольте мне продолжить…
Заметив, что у единственного выхода из зала стоит та же троица, Барроу на минуту замолк.
— Посмотрите на портрет мужчины в красном тюрбане, который висит слева. Это автопортрет Яна ван Эйка.
— Но ведь тогда только святые изображались анфас?
— Хорошее замечание, Лайза. Наш друг Ян был очень высокого мнения о себе. Он и еще один художник, которого вы, вероятно, знаете, Альбрехт Дюрер, первыми стали изображать себя в богоподобном виде. До этого все портреты делались в профиль наподобие изображений римских императоров на монетах. Появление фронтальных автопортретов было связано не только с высокой оценкой собственной личности, но и с философией неоплатонизма, весьма популярной среди художников эпохи Возрождения.
Барроу бросил взгляд в сторону мужчин, стоявших у двери.
— Так на чем я остановился? Ах да, на неоплатонизме. Извините меня, ребятки. Ход моих мыслей иногда несколько замедляется. Короче, неоплатонизм предполагает, что искусство позволяет максимально приблизиться к небесному совершенству, а художники проецируют божественные образы на грешную землю. Самым ярким примером в этом смысле является Рафаэль. Рисуя картины на библейские темы, он никогда не прибегал к помощи натурщиков, а создавал идеальные лица, которые в действительности никогда не существовали, но отражали совершенство, существующее на небесах.
С одной стороны, ван Эйк высоко ценил свой талант и имел на это полное право, с другой — существовала вполне логичная философия, утверждавшая, что способность творить делает художников богоподобными существами. Поэтому ван Эйк своим портретом как бы говорит нам, что между ним и Богом не такая уж большая разница. Уверен, его мать была того же мнения.
Вы, вероятно, уже заметили надпись в верхней части портрета. В переводе с фламандского она звучит так: «Я сделал все, что мог». А внизу написано «Johannes van Eyck me fecit», что по-латыни означает «Меня написал Ян ван Эйк». Художник немного рисуется, как бы говоря зрителю: «Я старался, и вот что у меня получилось», — отлично зная: получилось у него превосходно. Ван Эйк прославился точностью изображения, которая невозможна без масляных красок. Темперу можно было накладывать только одним слоем, поэтому изображения казались плоскими. Масляные же краски были полупрозрачными и при наложении нескольких цветовых слоев создавался эффект объема. Художники пользовались тонкими кисточками, позволявшими выписывать мелкие детали. Но главным приемом являлось послойное наложение красок. Почему у Моны Лизы такая загадочная улыбка? Потому что Леонардо рисовал ее, накладывая один слой краски на другой. Слой без улыбки, слой с легкой улыбкой, еще один с улыбкой пошире, потом с недовольным выражением — и так до бесконечности, пока не получилось нечто неуловимое, объединяющее все послойные изображения. Здесь нет никакой загадки.
А теперь посмотрите на супругов Арнольфини. Джованни Арнольфини был итальянским купцом. Он торговал одеждой и жил в городе Брюгге, который сейчас находится в Бельгии. Он держит за руку свою дражайшую половину, одетую в роскошное зеленое платье, отделанное мехом. Мистер Арнольфини похож на гриб-поганку, но это не его вина. В те времена в моде были шляпы именно такого фасона. Его супруга выглядит беременной, но на самом деле это не так. Да, живот у нее действительно большой, но приглядитесь получше. Она собрала в руке и приподняла свою широкую юбку, выставляя напоказ материю, которой ее муж был обязан своим богатством.
