разговаривали о чем-то, а Артемий сидел и молчал.
«Что же вы ничего не говорите мне? – хотелось крикнуть Зине. – Разве вы не видите, что я уже с вами?»
Но она пыталась крикнуть, а получался только шепот, и ребята ее не слышали, пламя костра мешало, оно слепило, и лицу было горячо. Зина удержала руку Фатьмы:
«Не надо больше сучьев, очень большое пламя, жарко…»
И открыла глаза. Ее разбудило солнце, проникшее из-за шторы. Счастливое настроение сна еще владело ею, так было хорошо ей только что. Но лишь мысли вернулись к действительности, Зина вскочила со страшной тоской: Изюмка!
Кое-как, на ходу подбирая волосы, она бросилась в изолятор, сердце сжималось от предчувствия беды. Как она могла уйти и заснуть, как она могла оставить Изюмку? Ей казалось, что только ее присутствие держит маленькую сестру. Что, пока Зина около нее, Изюмка будет жива, что только Зина может защитить ее.
С широко раскрытыми глазами, с перехватившимся дыханием она открыла дверь.
– Входи, входи, Зина! – вдруг встретил ее веселый голос Полины Аркадьевны. – А мы тебя ждем!
Изюмка, увидев Зину, попробовала приподняться, но Полина Аркадьевна удержала ее. Изюмка улыбнулась:
– Зина приехала! А папка с Антоном?
У Зины слезы подступили к глазам:
– Это кончилось? Все?
– Все, все, – успокоила ее Полина Аркадьевна. – Теперь только поправляться. Ну уж тут мы не замедлим. Как думаешь, Катя?
– Не замедлим, – повторила Изюмка.
Зина заплакала и засмеялась. И в это утро она снова увидела, что желтые бубенчики цветут на лужайках, и что в липовых цветах жужжат пчелы, и дети поют, отправляясь купаться на реку…
И вот теперь, вернувшись, она сразу направилась к Яшке. Уж если она справилась с такой страшной бедой, отстояла Изюмку, – неужели тут не справится?
– С кем это ты играешь? – спросила Зина, кивнув на карты.
Почувствовав насмешку, Яшка смешал карты и надменно поднял свой широкий, похожий на маленький шалаш нос.
– А тебе чего?
Зина огляделась:
– Эх, ты! Лето, солнце на улице. А ты сидишь тут, в карты сам с собой играешь. Хоть бы в комнате прибрался, всё матери поменьше работы.
– А чего тут прибираться-то?
– Как – чего? Подмел бы. Половики вытряс бы.
– А что я бабьи дела буду делать?
– Подумаешь, мужчина какой! Просто скажи, что лень, вот и все.
– И сеанс окончен, – нечаянно для себя закончил Яшка.
– Тебе бы только сеанс! Вон хоть бы уши вымыл!
Яшка насупился:
– Ну и ладно. Тебе-то что?
Зина рассердилась:
– Конечно, никому до тебя дела нет! Учительница сколько раз приходила, время теряла с тобой да себе нервы дергала. Ребята приходили, уговаривали, нянчились. Подумаешь, цаца какая здесь сидит!
Яшка рассердился тоже:
– Ну и цаца! Ну и сижу! А тебе-то что? Я, что ли, к тебе пришел? Пришла да еще кричит здесь. Испугался!
Зина поняла, что она сейчас все испортит. Зина так редко теряла самообладание, она была добра и ласкова. Но Яшка Клеткин одним своим видом постоянно выводил ее из себя. Однако, уж если пришла, так надо держаться как следует. Ведь ей так трудно было заставить себя прийти сюда.
– Да, ты прав, – сказала она. – Пришла да и кричу.
Чтобы справиться со своим раздражением, Зина принялась мыть чайную посуду, с утра оставленную на столе.
– Принеси полотенце.
– А я знаю, где оно?
Зина вышла в кухню, нашла полотенце, вытерла чашки и убрала в шкаф.
– Ступай тряси половики, я пол вымету.
– Очень надо.
