кучей, сталкивали один другого в ров — брызги воды то и дело взлетали над головами…
Крики, свист, подбадривания, ядовитые реплики слышались из толпы под платанами. И юные спартанцы, будто дикие кони, ужаленные плеткой, с еще большей яростью набрасывались на противников. Раны, выбитый глаз, сломанное ребро — все шло не в счет. Выбили глаз? Сам виноват, был неловок. Сломали ребро? Сам виноват, не увернулся.
Бидиеи пристально следили за сражением.. Цари и старейшины не спускали глаз с арены. Но когда глаза их встречались, они без слов понимали друг друга. Они уже видели этих отчаянных юных бойцов в боевых доспехах, идущими на Мессению. Да, на Мессению. Да! На Мессению!
Прошел год после битвы у Свиного оврага. Спартанцы больше не могли выдерживать насмешек своих стариков, своих матерей, сестер, невест. «Трусы — клянутся, а клятвы держать не в силах!» Да мало ли было всяких унизительных и оскорбительных слов!
Теперь спартанское войско в полной боевой готовности выступило, уже не скрываясь в ночной темноте.
Левое крыло спартанского войска вел Полидор. Правое крыло — Феопомп. Посредине шел полководец Эврилеонт.
Мессенцы ждали нападения. Они встретили врага, плотно сомкнув боевые ряды.
Перед битвой, как было всегда, цари обратились к своим войскам. Перед спартанцами выступил царь Феопомп. Он говорил кратко, лаконично, как было принято в Лаконике.
— Помните клятву, которую вы дали: не возвращаться домой, пока не возьмем Мессению. Ваши отцы совершали великие военные подвиги. Вы должны совершить еще больший подвиг — покорить Мессению и присоединить ее к Спарте. Вы, молодые спартанцы, помните, что Спарта непобедима. Держите высоко свою честь и честь нашей несравненной Спарты. Мы победим!
Его речь была, как тяжелый звон копья о копье, отрывиста, сурова, непреклонна. Так было. Так должно быть.
Так будет.
И совсем по-другому говорил со своими воинами царь Эвфай.
— Помните, — взволнованно говорил он, обращаясь к сердцам мессенцев, — помните, что борьба будет не за одну землю или имущество. Но вы знаете, какова участь побежденных. Храмы наши будут ограблены. Родные города сожжены. Жены и дети наши будут проданы в рабство, а нас всех ждет смерть, и то она еще покажется избавлением, если произойдет без истязаний. Перед нашими глазами судьба тех, кто был застигнут в Амфее. Кто там остался в живых из мессенян? Мессенские мужчины замучены и убиты. Мессенские женщины и дети проданы и несут тяжкую участь рабов. Конечно, вместо стольких бед легче умереть славной смертью. Но мы еще не побеждены, а в отваге не уступаем противнику. Мы должны превзойти противника мужеством. Но если мы теперь потеряем мужество, то как поправим свое падение потом?
Цари и полководцы заняли свои места и дали знак начинать битву.
Мессенцы тут же бросились навстречу врагу. Они не думали о себе, о своей жизни. Они помнили только одно, думали только об одном — не отдать врагу своей родины.
Спартанцы мерной поступью, сомкнув щиты, двинулись на мессенцев. Войска сошлись и остановились. И перед тем как схватиться в битве, они принялись, потрясая оружием, грозить и осыпать друг друга бранью.
— Зачем вы взялись за оружие? — кричали спартанцы. — Вам впору пасти быков да пахать землю. Вы все равно будете нашими рабами. Да вы и сейчас рабы, ничуть не лучше илотов!
— Бессовестные люди! — кричали в ответ мессенцы. — Вы из-за одной только алчности пошли на родное племя! Безбожники, вы забыли всех отцовских богов и даже Геракла!
Ярость разгоралась с обеих сторон, оскорбления всё больше разжигали ее. И наконец началась битва.
Сначала наступали друг на друга плотными рядами. Особенно крепко и сплоченно держали свои ряды спартанцы. И численностью спартанцев было больше — в их войсках сражались покоренные ими соседние племена, а также наемные отряды критских стрелков. Но мессенцев держало их отчаяние, их готовность умереть за отечество. Свои мучения они не считали мучениями, если это делалось для того, чтобы защитить родину. Многие вырывались из рядов и бесстрашно кидались на врага. Раненые не стонали и не жаловались, но дрались до последнего мгновения своей жизни. И, умирая, они только просили тех, кто еще сражался, не допустить, чтобы их смерть была напрасной.
Спартанцы сражались уверенно, деловито. Они сражались глубокой фалангой, как их учили всю жизнь. Они не бросались в бой с той безумной отвагой, как это делали мессенцы. Они не сомневались, что мессенцы не устоят против них в бою, что мессенцы не смогут биться так же долго, как они, что мессенцы не вынесут усталости от тяжелого оружия и от ран…
Никто, ни один воин ни с той, ни с другой стороны, не просил пощады, когда его убивали, не обещал выкупа. И тот, кто убивал, не хвастался победой, потому что еще неизвестно было, кто победит в этом жестоком бою.
Цари — полководцы обоих войск сражались в первых рядах, подавая пример отваги своим воинам.
Феопомп изо всех сил стремился убить царя Эвфая. Он ненавидел Эвфая за все: и за сражение у Свиного оврага, когда, устроив крепость из частокола, заставил Спарту потерпеть поражение, и за то, что теперь сопротивляется так отчаянно и так упорно защищает Мессению, которую Спарта решила захватить и все равно захватит. Ненавидел и за его упреки, за напоминание о родстве племен, за обвинения в бесчестности, потому что упреки Эвфая были справедливы и Феопомпу нечего было возразить на это. Убить Эвфая — вот что нужно было Феопомпу. Тогда Эвфай замолчит навеки, и Феопомп больше не услышит речей, которых он не хочет слушать.
Выждав удобный момент, Феопомп ринулся на Эвфая и уже занес копье для удара. Но мессенцы заслонили своего царя-полководца и отбили удар.
— Не с радостью ты уйдешь из этого сражения! — крикнул Эвфай.
С этими словами он яростно взмахнул мечом и бросился па Феопомпа.
Мессенцы, видя это, ринулись за своим царем.
И битва закипела с новой силой. Оба войска забыли об усталости, забыли об опасности, о смерти. Одни дрались с бешенством, стремясь во что бы то ни стало победить, отстоять свою военную славу и захватить богатую добычу. Другие — с отчаянием, стремясь уничтожить врага, чтобы спасти от гибели свое отечество.
И видно, любовь к отечеству была сильнее всех других чувств и помыслов. Эвфай начал теснить спартанцев. Еще удар, еще натиск, и — пробил час! — Феопомп, царь спартанский, отступил и бежал, проклиная мессенцев.
Эвфай уже поверил было в победу, душа его вспыхнула ликованием.
Но это ликование тотчас и погасло. Он с горестью увидел, что предводитель правого крыла его войска Пифарат упал под вражескими копьями. Полководец убит, и отряды его заколебались, расстроились, отступили… Хоть и не пали они духом, но растерялись и побежали так же, как бежал от Эвфая Феопомп.
Спартанский царь Полидор, стоявший против Пифарата, не стал преследовать бегущих мессенцев. Он строго держался правила: не преследовать бегущего врага, а заботиться о том, чтобы сохранить строй своего войска. Этому научил спартанцев опыт их бесконечных войн. Увлекшись преследованием отступающих и жаждой истребления побежденных, потерявшие военный строя войска сами тогда становились добычей противника.
Эвфай тоже перестал теснить Феопомпа. Надо было оказать помощь раненым, лежащим на поле битвы, тем более что ночная тьма уже заволокла долину. А бойцы, хоть и не опустили оружия, были измучены до потери сил.
На другой день на поле сражения стояла тишина. Утро наступило грустное, солнце затянулось дымкой, ясноликий бог Аполлон не хотел смотреть на то, что сделали люди.
И спартанцы, и мессенцы были в замешательстве. Ни те, ни другие не решались вступить в новую
