он слышал этот запах? Когда?
И тотчас он очутился возле далекой лесной хижины, где у порога росли эти маленькие желтые пахучие цветы.
Спако! Митридат!
Как это все далеко… Так далеко, что и следы исчезли. Он не раз пытался разыскать их, посылал туда преданных ему людей, но никого не нашел. Даже имен этих — Спако и Митридат — никто не произнес ни разу. Даже от хижины их ничего не осталось.
Случалось, что неведомые дороги уводили Кира очень далеко. Ему захотелось побывать в пустыне Деште-Кевир, и товарищи никак не могли удержать его.
Они увидели там красноватую зловещую даль, где только чахлые колючки росли на барханах. Но, к счастью, не успели забраться в глубь ее — буран, поднявший черную песчаную пыль, закрыл солнце и испугал Кира.
Побывал Кир и на берегу Персидского залива. Тут выпадало мало дождя, почва была бесплодна и только финиковые пальмы росли хорошо. С неясными думами стоял он над зелеными волнами. В этот залив впадают воды великих рек — Тигра и Евфрата. Там, на их берегах, лежит могущественное царство — Вавилония. Там, где-то на Евфрате, воевал его прадед Киаксар…
Начинался отлив, медленный и незаметный в этом море. Кир ждал, когда обнажится дно, и потом, как мальчишка, удивлялся ветвистым колониям кораллов, крабам и моллюскам, сверкавшим, словно драгоценные камни, на мокром песке…
А потом он переправлялся на остров и сидел там на берегу с ловцами жемчуга. Груды крупных раковин с прилипшей на них тиной громоздились у его ног. В этих раковинах, поднятых со дна моря, таились драгоценные жемчужины — и розоватые, и с оттенком желтизны, и белые, полные теплого сияния.
Ловцам они не доставались — хозяева отбирали жемчуг. Изнуренные, с воспаленными глазами, ловцы ныряли с открытыми глазами на глубину пяти — семи метров, зажав нос костяными рогульками, с грузом, подвешенным к ногам. Жемчужины украшали тиары [4] царей, сияли на груди богатых вельмож. А недолговечная жизнь ловцов жемчуга проходила в беспросветной нищете. Обо всем этом они рассказывали Киру.
Кир заглядывал в тростниковые, обмазанные глиной хижины рыбаков и здесь тоже находил друзей и собеседников.
Кир проносился со своими спутниками по каменистым пустыням и степям, останавливаясь ночевать в стойбищах пастухов, которые пасли свои стада грубошерстных овец, стада верблюдов и лошадей, коров, буйволов и ослов.
И всюду, где ночевал, где ел пшеничные лепешки и пил кислое вино, он подолгу разговаривал с людьми. Он хотел знать. их мысли, их чаяния. Чтобы управлять людьми, надо знать, как и чем они живут.
И всюду люди, что постарше, старались молчать, вздыхая и опуская глаза. А те. что помоложе, охотно отзывались на его пытливые вопросы. Жить тяжело, трудно. Мидийцы задушили налогами. Запугали жестокостью. Ярмо рабства становится невыносимым. Но что делать? Астиаг силен, в его руках войска, и военачальники не персы, а мидяне.
Кир слушал внимательно. И молчал. Он знал Астиага и давно научился осторожности.
А когда Кир, окруженный молодыми персами, возвращался домой и все они снова принимались за игры, за стрельбу из луков, за соревнования в скачках и всяческие забавы, то даже самые близкие друзья Кира не догадывались, что он помнит все увиденное и услышанное в дальних поездках и что он подолгу думает об этом.
Сегодня, опаленный зноем каменистых дорог, Кир, едва умывшись, пришел к отцу.
— Отец, ты был на Демавенде?
Камбиз с удивлением посмотрел на него. Яркие глаза Кира были широко открыты. В них светилась отвага и еще какая-то глубокая, затаенная, непонятная отцу мысль.
— Нет. Я даже не видел Демавенда. Ведь это очень далеко.
— Я знаю. Когда я жил там… — Кир не хотел произносить имени Митридата, — мне рассказывали…
Кир мог бы поведать отцу, что рассказывали ему о Демавенде, об этой высочайшей вершине хребта Эльбурса, когда он жил «там». Когда-то этот вулкан извергал пепел и лаву, наводя ужас на. всю страну. Теперь он молчит, и только маленький вулкан Дуде-Кух на его южном склоне еще дымит и дышит сернистым газом, расстилая сизую дымку по окрестным горам.
— А кто-нибудь был там, на вершине?
— Нет, — отвечали ему, — там лед и холод.
— А летом?
— И летом. Человек сразу умирает, если вздумает подняться туда. Там живут демоны. И маги пришли от Демавенда. У подножия этой горы — их родина.
Ему рассказывали об угрюмых зубчатых гребнях Демавенда, покрытых желтой серой. О камнепадах, грохочущих там. О долинах, закованных льдом, о ледяных барьерах, преграждающих человеку доступ к жилищу богов…
Но Кир избегал разговаривать с отцом о том времени, когда он жил в хижине пастуха.
— А у нас в Персии есть такая же высокая гора?
— Нет.
— А могу я добраться до Демавенда?
— Зачем тебе туда?
— Я хочу знать: далеко ли видно оттуда?
— Никто не знает этого. Не узнаешь и ты.
— Мазандеран видно?
— Думаю, что видно.
— А Деште-Кевир?
— Деште-Кевир видно тоже.
— А дальше?
— О чем ты говоришь, Кир?
— Я хочу знать: виден ли оттуда Вавилон?
Отец сверкнул на него взглядом и отвел глаза.
— Ты — внук своего деда, Кир. Ты меня пугаешь. Что тебе надо в Вавилоне?
— Царь Киаксар ходил в Ассирию. Он воевал с Ниневией и победил. А когда я буду царем, я возьму Вавилон.
Камбиз быстро оглянулся. В покоях никого нет, но у Астиага везде есть уши.
— Я не хочу слушать тебя. Молчи!
Но, видно, речи Кира затронули его тайные мечты, которые он даже себе самому боялся высказать.
— Царь Астиаг сам возьмет Вавилон. Он давно готовится к этому походу. А при чем здесь ты? — стараясь сохранить строгий вид, сказал Камбиз. — Ты — внук царя. Но ты — сын перса. Сын Камбиза, данника Мидии!
Тяжелая горечь прозвучала в этих словах. Разве забывал Камбиз когда-нибудь, что его Персия в рабстве? Разве забывал, что он сам, хотя и царского рода, ниже последнего из мидян? Разве не устал слышать от мидийской родни своей жены, что он живет с женщиной, которая намного выше его по рождению и которая так унижена своим браком с ним, с персом!
Глаза Кира вспыхнули.
— А разве у Астиага есть сыновья? — запальчиво спросил он. — Или есть другие внуки? И разве царь Астиаг бессмертен?
— Благодари богов, что ты еще жив! — закричал Камбиз. — Хватит! Я больше не слушаю тебя!
И он вышел, зажав уши руками.
