его и возьмёшь.
Антон согласился. Ему сразу представилось окно, залитое весенним солнцем, и среди зелёных стеблей и листьев разных бегоний и гераней его цветок горит красным огнём! И он тут же пощупал пальцем землю – не сухая ли? Теперь этот цветок будет всё время под его личным наблюдением.
Лишь только раздался отрывистый, короткий папин звонок, Антон, а за ним Изюмка выбежали в коридор открывать отцу.
– Тише, тише, – легонько отстранил их отец. – За меня не хватайсь!
– Всегда за тебя «не хватайсь»! – обиделась Изюмка.
– Да ведь это только временно, – возразил отец. – Вот сейчас умоюсь, переоденусь… ну, тогда другое дело. А то видишь – спецовка какая? Тут и гарь, тут и масло…
– Папа, папа! – перебил Антон. – А мне в классе поручение дали!
– Скажи пожалуйста! – покачал головой отец. – Поручение! Ты, Антон, однако, важным человеком становишься!
А мать тем временем уже сновала из комнаты в кухню, из кухни в комнату – накрывала стол. Как любила она эти часы, когда вся её семья собиралась вместе! Светлыми, весёлыми глазами поглядывала она и на детей и на мужа, губы морщились от сдерживаемой улыбки, а проворные руки ставили кастрюлю на огонь, резали картошку, раскладывали рыбу на блюде…
За обедом, как всегда, шёл оживлённый разговор. Отец рассказал про одного лектора из райкома. Лектор прочёл лекцию, а потом пошёл ходить по заводу. Ходил, дивился. На краны дивился, на горящие мартены, на грохочущие станы. Около него, Стрешнева, долго стоял и всё удивлялся, как это вальцовщик так ловко подхватывает огненную проволоку, бегущую из стана. А потом опёрся рукой на бунты проволоки, а бунты эти были ещё горячие – ну, и обжёгся. Да хорошо, что не сильно, заживёт…
– Мы тоже скоро к вам на завод придём! – сказала Зина.
– Э, нет, ничего не выйдет! – возразил отец. – Посторонним вход воспрещён. И правильно. А то вот забредёт какой, да и попадёт под какую-нибудь чушку… Или в раскалённой проволоке запутается. Ищи его тогда!
– А вот мы всё-таки пойдём! – весело повторила Зина. – Со школьной экскурсией.
– Ну, это другое дело, – сдался отец. – Конечно, не лишне знать, где ваши отцы работают и что делают.
Но больше всех говорил за столом Антон. Он был в отличном настроении – пожалуй, даже сверхотличном. Из ума не выходило то важное обстоятельство, что у него теперь есть школьное поручение. Надо было объяснить, какие цветы стоят на его окне, и как их надо поливать, и как Петушок Галкин из пятой квартиры сказал, что Антону всегда везёт, а что он, Петруша, справился бы лучше, только ему не везёт…
После обеда отец повозился с младшими ребятишками, потаскал их, обоих сразу, на загорбке.
– Ну, теперь я немножко отдохну, – сказал он, опуская их на пол. – Полежу в спальне.
Но Изюмка, обняв ногу отца, не пускала его и смеялась:
– Ой, папка, какой ты огромный!
А за другую ногу теребил Антон и, подняв на отца большие, ясные глаза, лукаво прищурился и спросил:
– А что ты обещал сегодня? Знаешь?
– Знаю, – ответил отец: – человечков из бумаги вырезать.
– Да, да!
– Ну и вырежу. Только полежу. Чуть-чуть.
Отец ушёл в спальню, мать мыла посуду на кухне, а Зина принялась убирать со стола.
– Я буду тебе помогать, – объявил Антон.
– И я! – закричала Изюмка.
– Ох, куда деться от этих помощников! – вздохнула Зина. – Ну уж ладно. Я вам буду давать по вещичке, а вы относите в буфет.
Изюмка получила кафельную дощечку, на которой режут сыр. Она крепко, обеими руками, прижала её к груди и тихо, еле переступая, направилась к буфету.
Антон же, наоборот, повинуясь своему праздничному настроению, скакал вприпрыжку с розовой маминой чашкой в руке. Но разбежался – и налетел на раскрытую дверцу буфета. Чашка со звоном разлетелась на мелкие блестящие кусочки.
– Разбил! – закричала Изюмка.
– Нет, – рассердился Антон, – она сама!
– Не выдумывай! – сурово сказала Зина, подбирая осколки в фартук.
Из спальни выглянул отец:
– Что это… кажется, авария?
– Нет! – поспешно ответил Антон. – Ничего и не разбилось.
Тёмные отцовы глаза перестали улыбаться:
– Ничего не разбилось?
