Ах, как хорошо лететь так высоко-высоко над землею, над белым снежным полем, над черным лесом.
— В город! В город! Летим в город, Снежинка! — прошу я.
— В город, в город! — смеется девочка своим колькольчиком-голоском, и мы летим туда, где сияют бесчисленные огоньки, где стоят высокие дома и ярко освещенные магазины.
— Что ты хочешь видеть? — спрашивает Снежинка, повернув ко мне свое прелестное личико.
— Нюрочку и ее папу! — вырывается у меня взволнованный крик.
— Отлично, — говорит мне моя спутница, — ты увидишь их сейчас!
— Разве он здоров, Нюрин папа? — спрашиваю я Снежинку и в страхе ожидаю ответа.
— Сама увидишь! Сейчас увидишь! — звенят колокольчики, и мы поворачиваем в сторону от шумных светлых улиц и летим к темной окраине большого города.
Вот и кладбище… Вот и церковь, и маленький домик в стороне от нее на краю дороги. Там светло, огонь. Видно, никто не спит.
— Смотри в окно! — звенит Снежинка, и в одну минуту мы спускаемся с нашей высоты к маленькому оконцу.
Я вижу всю семью моего друга и его самого, здорового, невредимого, сидящего в кругу своей семьи. Он рассказывает что-то жене и детям, а те улыбаются, а у самого слезы стоят в глазах. Слезы умиленья и счастья.
— Ну, что же, узнала ты, что хотела? — спрашивает царевна Снежинка.
— Все! Все узнала! — говорю я радостно. — Теперь летим в другое место, в дом моих родных! Я хочу видеть, что они там делают после моего отъезда.
— Хорошо! Изволь! — звенит моя спутница. — Сегодня я в твоем распоряжении. Проси чего хочешь!
И мы снова поднимаемся с нею на воздух и летим с быстротою стрелы.
Передо мною высокое четырехэтажное здание с массою ярко освещенных окон. Я сразу узнаю его. В нем живет дядя Мишель и его семья.
Быстро подлетаем мы с царевной Снежинкой к окну столовой, и я заглядываю туда.
Вся семья сидит за вечерним чаем. Но никто не притрагивается к нему. Стенные часы бьют десять.
Входит Федор, быстро и неслышно, как всегда.
— Что барышня? Еще не возвращалась? — спрашивает дядя.
— Никак нет, — отвечает лакей.
Дядя бледнеет и хватается за голову. На его лице такое страдание, что жутко делается смотреть на него.
— Успокойся, Мишель, — говорит тетя Нелли, — я заявила в полицию, и Лена найдется!
— Ах, что ты говоришь, — в тоске восклицает дядя, — пока полиция отыщет ее, она может замерзнуть в какой-нибудь трущобе! Бедная девочка! Бедная малютка! Какой ответ я дам твоей покойной матери! — И дядя тихо, беззвучно рыдает, охватив руками голову.
— А все из-за Баварии! Все из-за нее! — слышится чей-то злобный шепот на конце стола.
— Что такое? Кто смеет? — так и подпрыгивает на своем стуле Матильда Францевна, сидевшая тут же. — Как вы смели сказать?
И, вскочив со своего места, она подбегает к Жюли, поместившейся подле Толи на противоположном конце стола.
— Конечно, из-за вас! Из-за вас все это случилось, — смело говорит девочка, и большие черные глаза ее зло сверкают из-под темных бровей. — Не обращались бы так худо с Леной, не обижали бы ее поминутно — не случилось бы ничего такого!
— Молчать! — возвышает голос Бавария.
— Правда! Правда, Жюли! — пищит за сестрою мой милый Пятница, и слезы ручьем текут из его глаз. — Килька ревельская! Лягушка! Злючка! Крыса! Клетчатая вешалка! Ненавижу вас за Лену, ненавижу! Бррр!
И он плачет на весь дом, громко всхлипывая и утирая глаза кулаками.
Я не могу больше выносить этого зрелища и шепчу моей спутнице:
— Летим скорее! Летим отсюда!
— Охотно! Но куда? Я жду твоего указания, — слышится ее колькольчик-голосок.
Я задумываюсь на минуту. Потом быстрая мысль вихрем проносится в моей голове.
— Я хочу видеть маму! Покажи мне мою маму, царевна Снежинка! Ты говоришь, что все можешь, лети со мной к ней.
На этот раз колокольчики не звенели и воздушная девочка не рассмеялась своим звонким смехом. Лицо у нее стало серьезное, даже печальное, и она сильнее сжала мою руку своею.
Мы медленно стали подниматься вверх.
Но чем выше летели мы, тем взмах крыльев Снежинки становился все медленнее и слабее… И личико у нее побледнело, и губки раскрылись. Видно было, что она дышала с трудом.
Еще один взмах, одно усилие — и внезапно моя спутница заколебалась в воздухе.
— Что с тобою? Ты устала, Снежинка? — вскричала я.
— Нет! Нет! — услышала я слабый голосок у самого моего уха. — Но ты просишь невозможного. Такой услуги я тебе оказать не могу. Я слишком понадеялась на свои силы и этим погубила и тебя и себя. Мы падаем… смотри!
В ту же минуту я почувствовала, как моя спутница выпустила мои пальцы из своей руки, потом все закружилось, завертелось и заплясало перед моими глазами…
Ужас охватил меня всю…
— Снежинка, где ты? Где ты. Снежинка? Не оставляй меня одну! Мне страшно, мне страшно! — вскричала я диким голосом и, несколько раз перевернувшись в воздухе, быстро-быстро полетела со своей заоблачной высоты прямо на землю…
23. Сон переходит в действительность
— Снежинка! Где ты? Где ты? — кричу я еще раз и с усилием открываю глаза…
Где я? Кто это?
Передо мною Снежинка. На ней белое платье, но лучезарных крыльев я не вижу у нее за спиной. И звонкого смеха ее не слышно больше.
Она заботливо склоняется надо мною. Я не вижу хорошо ее лица, потому что лампа заслонила его зеленым абажуром и стоит Снежинка спиной к свету. Но я рада, что она снова подле меня. Мне хочется утешить ее, успокоить. Мне самой так хорошо и тепло в широкой, мягкой постели под стеганым шелковым одеялом, на мягкой подушке, от которой так чудесно пахнет.
Я хочу, чтобы и Снежинке было так же хорошо, и я протягиваю к ней руки и прошу слабым голосом:
— Пожалуйста, Снежинка, ляг со мною… Ведь ты тоже устала. Отдохни.
Она послушно кладет голову на подушку рядом. Свет лампы падает на ее лицо — и…
— Анна! — вскрикиваю я не своим голосом. — Вы! Здесь! Со мной!
— Тише, тише, Леночка! — шепчет подле меня хорошо знакомый, дорогой голосок. — Ради Бога, тише! Доктор прописал тебе покой и сон, а то он запретит мне ухаживать за тобою и прогонит отсюда!
— Прогонит отсюда? О!
И я с силой обвиваю руками тоненькую шейку моего друга и не отпускаю ее. Мне кажется, что сон еще продолжается… что, как только я отпущу от себя Анну, то снова окажусь в снежном поле, снова завоет вьюга и закрутит метелица и снова увижу я перед собою две горящие точки — глаза волка.
И, вспомнив о нем, я дико кричу на всю комнату:
— Спасите меня! Спасите! Спасите!
