наоборот, после многих безуспешных усилий заговорить (ибо язык иногда отказывался ей служить), она заметила, что мальчик — дерзкий нахал и заслуживает сурового наказания за такое непочтительное отношение к старшим. Ее муж выступил на защиту своего крестника, доказывая с большим жаром, что Кипстик ему известен как негодный гнусный старый плут и что Пери обнаружил много здравого смысла и благоразумия, пожелав уйти из-под его начала; потому он заявил, что мальчик больше ни одной недели не проведет с этим сукиным сыном, и скрепил свою декларацию множеством проклятий.
Миссис Траньон, изобразив на своей физиономии набожную скромность, попрекнула его за кощунственные выражения и осведомилась грозным тоном, намерен ли он когда-нибудь изменить такое грубое поведение. Раздраженный этим упреком, он отвечал с негодованием, что умеет держать себя не хуже, чем любая женщина, у которой есть голова на плечах, попросил ее не вмешиваться не в свое дело и, еще раз повторив проклятья, дал ей понять, что желает быть хозяином в своем собственном доме.
Эта инсинуация подействовала на ее расположение духа, как действует трение на стеклянный шар; ее лицо разгорелось от возмущения, и из всех пор, казалось, вырывалось пламя.
Она ответила стремительным потоком язвительнейших замечаний. Он проявил такое же бешенство в прерывистых намеках и бессвязной ругани. Она возразила ему с удвоенной яростью, и в заключение он рад был обратиться в бегство, посылая ей проклятья и бормоча какие-то слова касательно бутылки бренди, но, впрочем, позаботившись о том, чтобы они не коснулись ее слуха.
Прямо из дому он отправился навестить миссис Пикль, которой сообщил о послании Перигрина, не скупясь на похвалы многообещающим способностям мальчика; и, видя, что его хвалебные речи встречают холодный прием, выразил желание, чтобы она позволила ему взять крестника на свое попечение.
Эта леди, чья семья увеличилась теперь еще одним сыном, который, казалось, поглощал в настоящее время ее внимание, не видела Пери в течение четырех лет и по отношению к нему совершенно излечилась от болезни, известной под названием материнской любви; поэтому она согласилась на просьбу коммодора с большой готовностью и вежливо благодарила его за тот интерес, какой он всегда проявлял к благополучию ребенка.
Глава XIII
Получив это разрешение, Траньон в тот же день отправил лейтенанта в почтовой карете к Кипстику, откуда тот через два дня вернулся с нашим юным героем, который теперь, на одиннадцатом году жизни, превзошел ожидания всей своей семьи и отличался красотой и грацией. Крестный отец был в восторге отего приезда, словно он был плодом его собственного чрева. Он сердечно пожал ему руку, стал вертеть его во все стороны, осмотрел с головы до ног, предложил Хэтчуею обратить внимание, как он превосходно сложен, снова стиснул ему руку и сказал:
— Черт бы тебя побрал, щенок! Думаю, что такой старый сукин сын, как я, не стоит для тебя и швартова. Ты забыл, как я, бывало, качал тебя на своем колене, когда ты был маленьким пострелом не больше боканца и проделывал сотни штук со мной, сжигал мои кисеты и подсыпал яду мне в ром. Ах, будь ты проклят, вижу, что ты умеешь хорошо скалить зубы; ручаюсь, что ты научился еще кое-чему, кроме письма и латинской тарабарщины!
Даже Том Пайпс выразил необычайное удовольствие по случаю этого радостного события и, подойдя к Пери, протянул свою переднюю лапу и обратился к нему с таким приветствием:
— Здорово, молодой хозяин! Я всем сердцем рад тебя видеть!
По окончании этих любезностей его дядя заковылял к двери жениной комнаты, перед которой остановился, восклицая:
— Здесь ваш родственник Пери; быть может, вы пожелаете выйти и сказать ему «добро пожаловать»?
— Ах, боже мой, мистер Траньон, — промолвила она, — почему вы вечно меня терзаете, дерзко вторгаясь ко мне таким манером?
— Я вас терзаю? — отозвался коммодор. — Тысяча чертей! Думаю, что верхняя оснастка у вас не в порядке; я пришел только уведомить вас, что здесь находится ваш племянник, которого вы не видели четыре долгих года, и будь я проклят, если среди его сверстников найдется во владениях короля кто-нибудь, равный ему по фигуре или отваге; он, видите ли, делает честь фамилии; но, лопни мои глаза, я больше ни слова об этом не скажу; если вам угодно — можете прийти, если не угодно — можете не беспокоиться.
— Ну, так я не приду, — отвечала подруга его жизни, — потому что сейчас я занята более приятным делом.
— Ого! Вот как? Я тоже так думаю! — крикнул коммодор, делая гримасы и изображая процесс глотания крепкого напитка.
Затем, обращаясь к Хэтчуею, он сказал:
— Пожалуйста, Джек, ступайте и испробуйте свое искусство над этим неповоротливым судном; если кто-нибудь может ее образумить, то, знаю, это сделаете вы.
Лейтенант, послушно заняв пост у двери, стал убеждать ее такими словами:
— Как! Вы не хотите выйти и поздороваться с маленьким Пери? У вас весело станет на сердце, когда вы увидите такого красивого мальчишку; уверяю вас, он вылитый ваш портрет, словно вы его изо рта выплюнули, как говорит пословица; не правда ли, вы окажете внимание вашему родственнику?
На это увещание она ответила кротким тоном:
— Дорогой мистер Хэтчуей, вы всегда меня дразните таким манером; право же, никто не может обвинить меня в черствости или отсутствии родственных чувств.
С этими словами она открыла дверь и, выйдя в холл, где стоял ее племянник, приняла его очень милостиво и заявила, что он точная копия ее папы.
После полудня он был отведен коммодором в дом своих родителей, и, странное дело, едва его представили матери, как та изменилась в лице, посмотрела на него с явной грустью и удивлением и, залившись слезами, воскликнула, что ее ребенок умер, а это не кто иной, как самозванец, которого привели к ней, чтобы обманным путем избавить ее от огорчения. Траньон был ошеломлен этим необъяснимым порывом, который не имел других оснований, кроме каприза и причуды; а сам Гэмэлиел был до такой степени сбит с толку и потрясен в своей уверенности, начинавшей колебаться, что не знал, как себя держать с мальчиком, которого его крестный отец немедленно доставил назад, в крепость, клятвенно заверяя на обратном пути, что с его разрешения Пери никогда больше не переступит через их порог. Мало того, до такой степени был он взбешен этим неестественным и дурацким отречением, что отказывался поддерживать дальнейшие сношения с Пиклем, пока тот не умиротворил его своими просьбами и покорностью и не признал Перигрина своим сыном и наследником. Но это признание было сделано без ведома его жены, чьей злобной антипатии он должен был для виду подражать. Изгнанный таким образом из дома своего отца, юный джентльмен был отдан всецело в распоряжение коммодора, чья любовь к нему росла с каждым днем в такой мере, что он едва принудил себя расстаться с ним, когда в целях дальнейшего его образования надлежало что-то предпринять.
По всей вероятности, эта необыкновенная привязанность была если не вызвана, то по крайней мере упрочена тем своеобразным складом ума Перигрина, который мы уже отметили и который, в пору его пребывания в замке, проявился в различных проделках, испробованных им над его дядей и теткой, под покровительством мистера Хэтчуея, который помогал ему измышлять и приводить в исполнение все его планы. Не был отстранен и Пайпс от участия в их затеях; будучи верным парнем, не лишенным в иных случаях расторопности и всецело покорным их воле, он оказался пригодным орудием для их целей, и они его соответственно использовали.
Впервые их искусство проявилось на миссис Траньон. Они устрашали эту добрую леди странными звуками, когда она уединялась для своих благочестивых упражнений. Пайпс отличался врожденным
