таким же образом и во второй раз под самое ухо коня. Точно дух беснования овладел лошадью. В диком испуге она рванулась вперед и помчалась стрелой по полю, топча гряды, без пути и дороги, в каком-то бешеном стремлении к спасению.
Милица знала, чувствовала, что погоня не замедлит помчаться за ней. Она уже слышала ответные выстрелы за своей спиной, слышала поднявшуюся сразу позади неё в селении суматоху и характерное гиканье, подбадривающее коней. Её лошадь, прекрасный быстроногий скакун, мчал ее с поразительной быстротой, возбуждаемый выстрелами через каждый определенный промежуток времени раздававшийся y него под ухом.
Милица держала одной рукой револьвер, другой изо всех сил вцепилась в гриву коня. Никогда не ездившая без седла, она каждую минуту рисковала быть сброшенной на землю. A тут еще все явственнее и отчетливее раздавался шум и топот за её спиной: ржание, громкие крики погони, полные угроз и опять топот и опять крики, от которых звенело в ушах, a сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Вдруг ближе затрещали выстрелы позади неё, один, другой, третий… и уже без счета зажужжали пули… Одна из них просвистела над самой её головой, другая слегка царапнула золотистый круп лошади. Но это не остановило испуганного животного. Оно точно одичало от испуга и еще с большей стремительностью понеслось по направлению леса. Вся мысль Милицы теперь сводилась к одному: скакать и скакать до последних сил, во что бы то ни стало домчаться до русских позиций, донести собранные сведения о сделанной разведке капитану и умолить его, умолить на коленях спешит на выручку Игоря… Не теряя ни одной минуты, спешить с ротой к нему…
A погоня между тем не отставала ни на шаг, ни на пол шага даже… Расстояние между преследователями и Милицей не увеличивалось, a уменьшалось теперь с каждым мигом. Уже можно было различить отдельные слова, и будь они произнесены по-русски, девушка, конечно, не замедлила бы разобрать их, так близко находились от неё говорившие. Нельзя было только оглянуться назад, чтобы узнать, сколько всадников скачет за ней… По количеству пуль, жужжавших над её головой, можно было судить, что их не двое и не трое, a несколько человек, может быт, полувзвод, может быть меньше, может быть больше. Синие глаза девушки поднялись к небу.
«Боже Великий, спаси и помилуй меня! Ради блага другого, ради несчастного Игоря, дай возможность уйти, ускакать от погони»…
И каблуки грубых походных сапог Милицы снова изо всей силы забились о крутые бока коня. Тот все усиливал, все ускорял свой бег.
Вот он, наконец, лес, таинственный и молчаливый. Слава Всевышнему! Сейчас она в нем. Неприятель отстал, наконец; должно быть, побоялся засады, остановился и совещается прежде, чем въехать в лес. Зато там, впереди, за стволами деревьев, мелькают знакомые фигуры в одеждах защитного цвета… Вон и землянки и окопы… Наконец-то! Благодарение Господу! Всевышний помог ей благополучно добраться до них…
Осадив чуть ни на всем скаку вспененного коня, Милица вернее скатилась, нежели соскочила на землю. В тот же миг ее окружили свои солдаты-стрелки, подхватили на руки и спустили на землю.
— Ай да, Митенька, ай да, молодец дите!. Откуда ж ты это коня раздобыл, да еще красавца такого? Да неужели y «ево» из-под носа убрал? Ай да, молодчинище, с прибылью тебя, Митенька! A где же Корелин? Неужто ж, о Господи…
Ближе всех притиснувшийся к коню солдатик не договорил и перекрестился. И глаза всех остальных однополчан теперь буквально впились в лицо Милицы.
Ta, едва ворочая языком от волнения и усталости, нашла еще в себе силы чуть внятно произнести:
— Ведите меня к капитану… Надо сказать… надо донести… Разведку удалось произвести… Один эскадрон всего…. Венгерские гусары… Полка эрцгерцога Фердинанда… Вторые сутки на постое… Подожгли свою же деревню, подозревая жителей в укрывательстве наших казаков… Ждут подкрепления, чтобы идти дальше… Но Горя, Горя!.. Его схватили, как шпиона… мне удалось убежать, умчаться на их коне, a он…
Милица не договорила и схватилась за голову.
Онуфриев пробрался к ней, гладил её волосы и говорил ворчливо, покачивая головой:
— Эх, дите малое уходили… Дьяволы, a не люди… Гнались-то, почитай, за две версты… Нам-то видно было да стрелять нельзя: несподручно открывать прикрытие. Ну, да никто, как Бог. A Гореньку вызволим… Нечего и говорить, что не оставим. Наш капитан не таковский, чтобы не выручить. И взашей накладет обидчикам так тебе любо, что только держись! Идем к нему, дите. Давай, снесу на руках за милую душу.
И прежде, чем могла ответит что-либо Милица, бравый солдат подхватил ее, как перышко, на руки и понес к офицерской землянке.
Но Любавин со своими офицерами, наблюдавший бешеную скачку по полю юного разведчика, уже сам спешил к ним навстречу.
Тем же трепетным срывающимся голосом Милица сделала ему донесение.
— Добрались туда благополучно… Сделали с колокольни разведку… Численность — один эскадрон всего, венгерские гусары. Полк эрцгерцога Фердинанда. Разогнали жителей селения, навели панику, троих казнили, заподозрив в укрывательстве казаков. Горю схватили, тоже взяли под подозрение… Он же, Димитрий Агарин, успел убежать… К счастью, лошадь нашел, отбившуюся от места постоя и вот Бог привел…
Милица едва докончила свою речь, задохнувшись от волнения. И вдруг, взглянув на внимательно слушавшего ее капитана, рухнула перед ним на колени.
— Ради Бога, ради всего святого, спасите Горю… Выручите его, выручите его!.. — трепетно и взволнованно срывалось с её губ. — Он — герой, он послал меня, тогда как сам… О, спасите его, спасите, пока он жив, пока его не расстреляли, не повесили, не запытали…
И слезы градом хлынули из её глаз.
Капитан Любавин был потрясен до глубины души этим порывом. Он положил руку на плечо своего юного разведчика. Неизъяснимое выражение радостной гордости легло на его мужественные черты. Он окинул взглядом толпившихся кругом него офицеров и произнес с глубоким волнением в голосе, обращаясь к Милице:
— Ты оправдал все мои ожидания, мальчуган… Я доволен тобой… Дай мне от души пожать тебе руку, маленький герой… A насчет твоего друга не беспокойся, мы поспешим ему на выручку и Господь поможет нам спасти его… Сведения, которые ты принес нынче, драгоценны, они открывают нам путь к дальнейшему. От своевременного занятия той деревушки, где вы оба, ты и твой товарищ, сделали такую блестящую разведку, зависит многое… Ваш подвиг не останется без награды. Я представлю вас обоих к ней и…
— О, что касается меня, то лучшей наградой будет спасение Игоря!.. — вырвалось новым горячим порывом из груди Милицы.
— Повторяю, я сделаю все, что могу, для его спасения, — подтвердил снова капитан Любавин и стал отдавать приказания толпившимся вокруг него офицерам и солдатам.
Милица была как во сне. Офицеры подходили к ней, жали ей руку, гладили ее по голове. Солдатики смотрели на нее с братской гордостью. Они в действительности гордились своими юными разведчиками, не жалевшими своей жизни во имя службы для родины. Особенно был доволен Онуфриев.
— Мал золотник, да дорог, — говорил он, собираясь вместе со всей ротой к предстоявшему им в сумерки «делу», в то время, как Милица сидела, измученная до полусмерти и, не будучи в состоянии задремать, среди муки неизвестности за участь Игоря, пользовалась временным физическим покоем.
— Вот вам и дите несмышленое! A как дело-то оборудовал, хошь и взрослому в пример. Небось, наш генерал Егорья за такое дело пожалует. И разведку сделал, и коня из-под носа y этих ротозеев сцапал, и от погони ушел… A самого от земли не видать.
— Конь-то хорош больно, — похваливали солдаты.
— Да, уж что и говорить. Не конь, a брыльянт. Небось, за такого коня пятьсот целкачей отвалить
