Лазарь посадил ее на кровать, осторожно снял с нее сапог. Колено у нее распухло, по ноге текла кровь.
– Что ж ты меня остановила?! – простонал он, крутнув головой.
– Ну хватит, хватит. – Глаша поцеловала его в висок. – Сколько можно убиваться? И ничего тут страшного, обычный ушиб.
– Ушиб! Много ты знаешь!
– Знаю. Если бы перелом, то все больнее и больнее становилось бы. А у меня, наоборот, боль проходит.
– Значит, еще больнее было? – Он легко поймал ее на слове.
– Не было, – отрезала Глаша. – Дай мою сумку.
Он подал ей сумку, она поскорее достала зеркальце. Зрелище ей предстало впечатляющее! Не стоило удивляться, что он не мог успокоиться. Губы у нее распухли и сочились кровью, под глазом наливался синяк.
Лазарь чуть не плакал, глядя на нее.
– Чем промыть, а? – спрашивал он. – Чем, Глаша? Водой?
– Перекисью сейчас промою. Да ничего же страшного, честное слово! – уговаривала она. И, чтобы его отвлечь, сказала, улыбнувшись: – Я когда-то в Крыму ужасно мечтала, чтобы ты появился и меня защитил.
– Чего это ты про это мечтала? – насторожился он.
– Потому что меня один хам по лицу ударил. И я ничего не могла сделать, и тебя не было.
– Гла-аша!.. – Лицо у него исказилось. – Да что ж ты душу мне рвешь?
– Это сто лет назад было! – испугалась она.
Вот дура и зачем рассказала только?
– Я тебе купила джинсы и сапоги, – поспешно добавила она.
– Пропади они пропадом!
– И ничего не пропадом, – обиделась Глаша. – Они очень даже красивые. Можешь прямо сейчас примерить. Нет, лучше завтра, – спохватилась она. – Ночь уже, а тебе вставать чуть свет. То есть да, какой же свет? В общем, рано тебе вставать.
– Ты мне зубы не заговаривай, – сказал Лазарь. – Больше ты из дому вообще не выйдешь! Буду тебя выгуливать два раза в день, как кошку.
– Где ты видел, чтобы кошек выгуливали? – засмеялась она.
– Ну, как синичку. – Лазарь наконец улыбнулся. – Давай, синичка-кроха, будем тебя лечить. А про гада этого ты не думай. – Он снова нахмурился. – Не будет его здесь.
– Я не думаю, – поспешно закивала Глаша. И добавила с восхищением: – Ты так красиво дрался! Как будто танец танцевал.
– Да ну, танец! – засмеялся он. – В армии говорили: скобарь с колом страшнее танка. Вот и весь танец.
– Я даже знаю, про кого это говорили, – заметила Глаша. – А все-таки непонятно, как ты его так быстро ударял.
– Это не очень быстро, – возразил он. – Вот тренер, который мне навыки боя ставил, тот пять-шесть ударов в секунду мог наносить.
– Ну да! – не поверила Глаша.
– Точно. Это даже в карате невозможно. Там удары прямые, и в каждый надо всю энергию вкладывать, иначе противника не собьешь. Карате ведь японцы придумали, маленькие они, им иначе никак. А мы-то вон какие вымахали. – Он улыбнулся. Улыбка получилась немножко виноватая, будто бы он извинялся, что такой вымахал. – У нас и удары другие – с проносом, по кривой, и обеими руками сразу, и подряд. В каждый всю энергию не вкладываешь, задача другая. В каком-то смысле – да, танец. Очень старая техника боя, старинная. Ну, это на пальцах трудно объяснить. Но в драке помогает очень. Особенно если окружают.
– Ужас какой-то! – вздохнула Глаша. – И когда же ты этим занимался?
– Да лет пять назад, наверное.
– И зачем же тебе лет пять назад все это было нужно? – засмеялась она. – С кем ты драться собирался, Лазарь? С министром здравоохранения?
– Ну, мало ли… Такие вещи надо уметь. Видишь, пригодилось.
Этого ей было не понять. Что он считает важным, что неважным, что, он думает, должно ему пригодиться – загадка! Но не будь этой загадки, и жить бы не стоило, конечно.
Согрели воду в цинковом ведре. Промыли и перебинтовали колено. Морщась и фыркая, Глаша намазала губы йодом, а про синяк сказала, смеясь:
– Все будут думать, что меня муж побил!
– Думать могут что угодно, но глупостей говорить не надо, – мрачно сказал Лазарь.
В отличие от нее, он не находил во всем этом ничего смешного.
– Что ж ты упрямая такая! – воскликнул он в сердцах.
– Я не уеду, – быстро сказала она. – Ни на день от тебя не уеду.
И тут же вспомнила…
– Что? – Лазарь сразу заметил, как переменилось ее лицо. – Что случилось?
– Ничего не случилось. Только… Мне в Москву придется поехать.
– Надолго? – спросил он, помолчав. – Или…
– И не насовсем, и не надолго. Просто мне надо будет встретиться… С тем человеком, с которым я жила эти три года.
Молчание повисло в комнате. Оно было тяжелым, как горе. Глаша чувствовала это горе у Лазаря внутри – очень большое оно внутри у него было.
– Я сама себя обманывала, некого винить. А он не сделал мне ничего плохого. И это еще очень мало сказано, – проговорила она наконец. – Я уехала в его отсутствие. Это непорядочно и трусливо. Я сама должна все ему сказать. Если ты решишь, чтобы я после этого к тебе не возвращалась…
Глаша замолчала, как захлебнулась. Она не знала, что будет, если он так решит. Это было бы совсем не то, что его увещевания пожить годик-третий-пятый в Венеции, чтобы не встречаться с Кульдюмом.
– Я не вернусь, если ты скажешь, чтобы я после этого к тебе не возвращалась, – сказала она.
Никакие слова, которые приходилось ей произносить в жизни, не дались ей так тяжело.
Глаша отвернулась, отошла к окну. Отодвинула занавеску. Снег белел в пространстве ночи.
«Что же теперь?» – подумала она.
Она почувствовала его дыхание у себя на макушке. Он коснулся ее волос губами и дышал в них тихо, горестно. Она замерла. Его руки легли ей на плечи. От этого стало легче его слушать – легче стало расслышать, что он ей говорит.
– Ты вернись, – сказал Лазарь. – Вернись ко мне, кроха моя родная. Не сердись на меня.
– Разве я сержусь?
Глаша обернулась, подняла на него глаза. Только потому слезы и не пролились из них, что она смотрела вверх.
– Как я могу на тебя сердиться? – повторила она.
– Да вот так. Нутро мое мужицкое, дурное наружу прет, не грех бы тебе и рассердиться. Поезжай, – сказал он. – Что поделаешь? Против себя нельзя идти. А ты честная и серьезная.
– Книжная девочка?
Она улыбнулась. Слезы пролились из глаз и закапали на пол. Лазарь подставил под них ладонь.
– Ну вот, – сказал он. – Хоть умывайся! Ну все, все, Глашенька. Не плачь. Давай спать ложиться.
– Да, – кивнула она. – Тебе уж и вставать скоро, а я… Устроила тут.
Они легли, выключили свет. Тьма в комнате стояла беспросветная, но оба они чувствовали, что каждый не спит. Это было им более ясно, чем если бы они видели друг друга при ярком свете.
– Я ведь тебе не сказала, как все получилось тогда.
Глаша лежала на одной подушке, Лазарь на другой. Она не решалась протянуть руку, чтобы к нему
