действительно способны что-то реально изменить!
А в марте оказалось, что Наташка была совершенно права и нужно было уходить, пока не стало совсем поздно…
— Марина, — Ирина Николаевна в тот день прятала воспаленные глаза и с трудом подбирала слова, — останься сегодня, пожалуйста, после уроков. Тебя хотят пригласить на педсовет.
— На педсовет? Меня? — изумилась девушка. — А зачем?
— Нужно поговорить…
— О чем говорить? Ирина Николаевна, вы что, не видите, что происходит? Меня все травят, я не понимаю почему. Мне не дают учиться, не дают жить спокойно! Что это все значит?
— Марина, приходи на педсовет, пожалуйста. Там во всем разберемся… То есть попытаемся разобраться… — Классная суетливо открыла портфель и что-то там судорожно поискала. — Подождешь у кабинета директора, тебя позовут. А сейчас иди на урок, а то опоздаешь.
Смирнова открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на красную, смущенную учительницу, раздумала и медленно вышла из класса. Педсовет был в два часа дня. Маринка подошла к двери директорского кабинета и прислушалась. Там о чем-то ожесточенно спорили. До нее долетали только обрывки фраз, поэтому она не могла понять, о чем именно идет речь. Хотя время от времени отчетливо звучала ее фамилия.
— Смирнова, проходи, пожалуйста! — Минут через двадцать в коридор выглянула испуганная Ирина Николаевна. Маринка зашла и обомлела. За длинным столом сидели все ее преподаватели, а также завуч, директриса и Димкина бабушка. Все посмотрели на вошедшую осуждающе.
— Смирнова, рассказывай, как ты до этого всего докатилась! — подперев рукой голову, начала завуч. — Ты же была хорошей, примерной девочкой, отлично училась…
— До чего докатилась? — переспросила Маринка.
— Какая наглость, она еще и спрашивает! — прокомментировала математичка. Все закивали головами.
— Марина, Елена Валентиновна имеет в виду, почему у тебя в последнее время так много проблем с учебой, с одноклассниками, — попыталась спасти положение Ирина Николаевна.
— Меня как раз интересует то же самое, — произнесла Маринка. Ей до смерти противны были эти пустые разборки. — Я считаю, что у меня нет проблем. Они кем-то создаются.
— Вы слышали, что она сказала? — торжествующе вступила англичанка. — Смирнова обвиняет всех нас в заговоре против нее!
Директриса молчала, глядя по очереди на всех участников обсуждения.
— Смирнова, а мы считаем, что у тебя есть проблемы, и очень серьезные, — наконец сказала она, — и тоже со своей стороны хотели бы разобраться в их причинах.
— А что, собственно, разбираться? — нарушила молчание Эстер Борисовна. — Я хочу рассказать, какие у нее проблемы. Я наблюдаю эту, с позволения сказать, девушку не первый год, поскольку мой внук… — тут она трагически закатила глаза к потолку, — имеет несчастье с ней общаться. Я с самого начала считала это крайне вредным и опасным для него.
По кабинету прошел одобрительный шепоток. Маринка окаменела.
— Я сама педагог со стажем, — продолжила Димкина бабушка, глядя прямо в глаза Маринке, — и имею достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что к чему. Конечно, у Смирновой сложная семья, неуравновешенная, несчастная мать, отчим-алкоголик, трудное материальное положение. Но это не дает права вести себя так, как она делает.
— А кто вам дал право так говорить про меня и мою семью? Это вообще не ваше дело! — не удержавшись, выкрикнула Маринка.
— Молчи, Смирнова, — одернула ее завуч. — Продолжайте, Эстер Борисовна.
— В общем, видя социальное неблагополучие в семье, девочка рано усвоила подобную модель поведения. До поры до времени она держалась, а потом… — Эстер Борисовна картинно махнула рукой. — Началось! Алкоголь, сигареты, мальчики. Дни рождения с пьянством… Вам же всем известна эта ужасная история?
Многие учителя закивали головами, Ирина Николаевна потупилась и густо покраснела.
— Да-да, после ее дня рождения несколько человек не пришли в школу — отсыпались после первой в жизни пьянки, а Ольга Маслова… — добавила химичка и красноречиво закатила глаза.
Маринка пристально смотрела на Эстер Борисовну, открыв рот от изумления и возмущения. Она надеялась, что классная прекратит этот балаган, но Ирина Николаевна только глубже вжималась в стул.
— Смирнова и мне звонила неоднократно в пьяном виде, — продолжила между тем бабка. — По рассказам одноклассников она также совращала их на распитие у себя дома спиртных напитков и на другие действия, ведущие к крайне неблагоприятным последствиям. Она испортила день рождения моему внуку, когда явилась в легкомысленном наряде и требовала единолично его внимания. Кроме того, она травмировала Дмитрия расспросами о его умершей матери.
— Да что вы вообще знаете об этом! — сорвалась Маринка.
— Вот-вот! — покачала головой Эстер Борисовна. — Вы видите?
— А как нагло и вызывающе Смирнова себя ведет на уроках! Никакого уважения к преподавателю, — снова встряла англичанка.
— Вообще к старшим никакого уважения, — добавила Эстер Борисовна. — Но меня все это совершенно не волновало бы, если бы не мой внук. По своей наивности он попал в сети этой девицы. Она окрутила, приручила его. А ему еще только пятнадцать лет, он не понимает, как опасны такие связи. Ему надо закончить школу, поступить в университет… А эта девица пытается за счет него решить свои собственные проблемы! Но это еще не все: она устроила травлю не только Дмитрию, но всей нашей семье! Смирнова по непонятным мне причинам имела наглость следить за моим сыном, когда он приехал в Петровское!.. Он узнал ее по фотографии, которую нашел у Дмитрия. Вы уже могли убедиться сами, что средств для достижения целей эта, с позволения сказать, ученица не выбирает. Для нее не существует никаких морально-этических норм. Вот послушайте только! — Она развернула какую-то бумажку, надела очки и издевательским голосом зачитала:
Откуда такая нежность? Не первые эти кудри Разглаживаю и губы Знавала темней твоих…
Вы можете себе представить, что это пишет ученица восьмого класса своему ровеснику, школьнику? Она не первые кудри разглаживает! Возмутительно!
Бабушка торжествующе оглядела присутствующих, потрясая листком. Преподаватели сидели, опустив глаза.
— Эстер Борисовна, это же Цветаева, — тихо сказала со своего места Ирина Николаевна.
— Ах, Цветаева! — Бабка Дмитрия только на минуту потеряла самообладание. — Это тем более возмутительно! Тогда у меня есть серьезный вопрос к учителю русского языка и литературы. Откуда ваши ученики в пятнадцать лет знают такие стихи? Кто их этому учит? И кто дает возможность петь откровенные романсы двусмысленного содержания на школьных вечерах, а?
Классная снова покраснела и промолчала. Маринке захотелось было броситься ей на защиту, но она вовремя сообразила, что от этого Ирине Николаевне может быть еще хуже.
— В этой ужасной для меня и моей семьи ситуации я прошу у педсовета помощи и поддержки! — резюмировала Эстер Борисовна. — Я надеюсь, всем все понятно. Свои методы воздействия на эту девицу я исчерпала.
— Смирнова, что ты можешь сказать по этому поводу? — устало спросила директриса.
— Ничего, — мрачно ответила Маринка. — Вам же уже все сказали. Мое мнение, похоже, тут никого не интересует.
Конечно, можно было спорить, ругаться, доказывать. Но перед Маринкиным внутренним взором встал Димка — улыбающийся, светлый, веселый. Себе она жизнь уже испортила, это и ежу понятно. Этот педсовет ей даром не пройдет. Может, даже из школы выгонят. Но ему-то будущее портить зачем? Димке действительно надо нормально доучиться, он талант, не чета ей. Он должен уехать поступать в Москву, сделать карьеру… Маринка молчала, сцепив зубы, как зверек исподлобья глядя на присутствующих.
— Ну раз сказать тебе в свое оправдание нечего, иди, Смирнова, ты свободна… Подумай хорошенько
