Пожалуй, это был самый удобный момент для бегства: вооружиться своим мечом, прихватить нож и в суматохе исчезнуть.
А потом отыскать Лиходея и Млада, которые наверняка бродят где-то неподалеку.
Не успел князь это подумать, как увидел отца невесты. Рука безвинно пострадавшего уже висела на перевязи. Неожиданный поворот событий заставил его выйти из чума, где он, должно быть, лежал на шкурах и стонал от боли. Он окликнул Кеулькута и подтолкнул к нему свою дочь, но смотрел при этом на Владигора. Князь понял, что именно к нему относится просьба защитить девушку. Он согласно кивнул и жестом показал, что и самого отца невесты он готов защитить. С этим согласился и Кеулькут.
Все взрослые жители стойбища — и мужчины и женщины, — расхватав луки, выстроились в несколько рядов, чтобы отразить атаку всадников. Владигору тоже вручили лук, но какой-то слабенький. Князь огляделся и среди бесхозных луков, валявшихся возле чума, нашел себе подходящий, большего размера. Не перестреляли бы друг друга, подумал он, увидев, что задние целят едва ли не в затылки передним.
Но жители стойбища действовали разумно. Каждый, стоящий в первом ряду, пустив стрелу во всадников, присел и стал вновь натягивать лук. А в это время стреляли те, кто стоял во втором ряду.
Князь выпускал одну стрелу за другой, не пригибаясь, и с удовольствием отметил, что от его стрел уже четвертый всадник свалился на снег. Это отметил и Кеулькут, он даже крикнул что-то похвальное.
И все же всадники приближались. «Пора браться за копья! Да и шесты с крючьями тоже неплохо бы иметь!» — подумал Владигор.
Он оглянулся. За его спиной стояла юная девушка. Отец ее, поддерживая здоровой рукой сломанную, тоже был рядом, его лицо побелело от боли. Владигор крикнул Кеулькуту, что пора выстраиваться с копьями. Но тот не понял. И тогда Владигор, жестами показав жителям стойбища, что надо делать, начал выстраивать мужчин, а женщин оставил с луками. Приказал им, выпустив по последней стреле, спрятаться за мужскими спинами. Удивительно, что его охотно слушались. Да и не могли, скорей всего, не слушаться. Он распоряжался привычно и умело, и люди это сразу поняли. Отец невесты уже пришел в себя от боли и тоже крикнул, чтобы люди племени повиновались приказам чужеземца.
Владигор не знал ни слова по-угорски, но был уверен, что он приказал именно это.
Когда всадники на лосях приблизились вплотную, князь едва не выскочил с длинным копьем в руках им навстречу. Но сдержал себя. Это было важно — не смешать строй. К счастью, и остальные это тоже понимали.
Лоси, уколотые острыми копьями, остановились. А может быть, это сами всадники остановили их, — Владигор не знал. Он зацепил копьем с крюком за плечо всадника из тех, что были ближе к нему, и рванул на себя. Всадник, не усидев верхом, упал под копыта лосей и был растоптан.
— Ого-го-го! — радостно прокричал Кеулькут и тоже свалил всадника, который был ближе к нему.
Если бы противников было только двое! Но место сброшенных сразу занимали другие. На них напирали третьи. Чей-то лось ударом груди выбил копье из рук Владигора. И тогда князь стал биться мечом.
Всадникам все же удалось прорвать первый строй угорцев, и они наткнулись на женщин. Даже дети кололи острыми ножами вражеских боевых лосей в ноги и живот.
Владигор крутился волчком, нанося удары направо и налево. Он уже с трудом различал лица противников. Но, когда у него за спиной закричала девушка, он с удивлением увидел верхом на лосе того самого звероподобного человека, с которым недавно дрался. А может, это был и не он, а просто похожий. Звероподобный проткнул своим копьем отцу девушки здоровую руку, а ее саму как раз примеривался захлестнуть арканом.
Но бросок не удался: князь с силой метнул в него нож, и звероподобный стал медленно сползать со своего лося. Нож торчал у него между лопатками. Однако силы были неравными, и князь с тоской отмечал, как нападавшие выхватывали арканами одного за другим жителей стойбища, покидали место сражения и волокли своих жертв вслед за собой по истоптанному, грязному снегу. Не успел он защитить девушку, как пришлось отбивать Кеулькута. На того уже был накинут аркан, однако Владигор успел перерубить веревку, а резко потянув на себя вражеское копье, сбросил и всадника. Через мгновение оправившийся Кеулькут отбил копье, которое было нацелено в князя.
И вдруг вражеский напор стал ослабевать. Лоси замерли, а потом, словно напуганные чем-то, напирая друг на друга, сбрасывая собственных хозяев, стали разворачиваться и бросились назад. Владигор собрался было их преследовать, но они уже уносились вдаль.
Оставалось лишь подобрать своих и чужих раненых и похоронить убитых.
Жители стойбища радостно обнимали друг друга, и многие показывали на Владигора, с благодарностью повторяя:
— Нючи! Нючи!
Кеулькут, у которого правая рука и голова были ранены, счастливо хлопал князя по плечу, тоже что- то весело приговаривая. Появился и хромой переводчик. Балахон на нем был порван, а капюшон и вовсе оторван.
— Кеулькут сказала, твоя — богатырь, твоя дралась как бог.
Кеулькут закивал и стал подталкивать к нему юную невесту.
— Твоя жена. Без жена — плохо, когда жена — хорошо, — объяснил переводчик. — Твоя — хорошо.
И девушка тоже робко улыбнулась Владигору. Владигор поискал глазами ее отца. Тот сидел на снегу, прислонившись к стене чума.
А потом на площадке у столба ударил барабан, и двое парней вывели к столбу совсем дряхлого старика, едва переставлявшего ноги. Владигор видел этого старика и во время битвы. Старик сидел тогда у своего чума на шкуре и, закрыв глаза, тихо молился, обратив лицо к небу.
Теперь этот старик сел у столба на шкуру и, так же зажмурив глаза, стал произносить нараспев неожиданно громким голосом какие-то слова. И остальные тоже сразу опустились на снег и стали повторять те слова вслед за ним.
Князю было неловко стоять среди молящихся, и он, привыкший уважать чужих богов, сел рядом с юной девушкой.
Молитва была недолгой. После нее молодые парни помогли старику подняться, и он заговорил с жителями стойбища. Голос у него был неожиданно звонким. Старик то ли спрашивал их о чем-то, то ли убеждал. А они подхватывали каждое слово и нестройным хором повторяли его вместе с ним.
— Нючи, нючи! — произнес старик и повернулся к Владигору.
И все тоже подхватили:
— Нючи!
— О чем это он? — тихо спросил князь переводчика.
— Твоя — хорошо. Твоя — Ай-Мэргэн.
— Что это еще за мэргэн?
— Ай-Мэргэн — Умный и Сильный. Твоя — моя править. Твоя — всех править.
— Нючи — Ай-Мэргэн?! — громко спросил у общества старик.
И все жители хором подтвердили:
— Нючи — Ай-Мэргэн!
Все жители стойбища смотрели на князя, и Владигор понял, чего от него ждут: ждут, чтобы он вышел на середину площадки.
Он приблизился к столбу, и переводчик заковылял следом за ним.
Владигор, как было принято в Синегорье, поклонился народу.
— Скажи: я готов защищать их, но не знаю здешних обычаев и к тому же у меня тут есть важное дело, — обратился он к переводчику.
Переводчик произнес несколько слов, и все в ответ снова закричали:
— Нючи — Ай-Мэргэн!
— Все мужчины — раненые, все — плохо, воевать. Одна твоя — хорошо воевать, — объяснил переводчик. — Одна твоя, Ай-Мэргэн. Править — хорошо.
