Барт. — Злой и могучий Анкраманью хочет сотни, тысячи жертв! Что ему это жалкое приношение? Мы должны поскорее догнать скифское войско, мой царь!
Дарий подумал, что Барт прав. Кроме того, живой скиф, знающий край, может ему пригодиться.
— Если силой не добился своего, Видарна, замени ее лаской. Оставь скифа. Он старый и знает немало. Поручи моему лекарю-египтянину, пусть залечит его раны. Стеречь пленника.
Уже три недели, как персидское войско перешло через Истр. Длинная змея ползла по степи, сокращалась в длину, но разрасталась вширь на сотни стадий. Желанная битва не состоялась, и воины, вначале державшиеся возле возов с тяжелым оружием, теперь отставали или обгоняли обозы и, разморенные летним солнцем, полусонные, качались в седлах.
Но Скифия и на четвертой неделе по-прежнему встречает их пожарищами, засыпанными колодцами, опустошенными селениями да холодными ночами, когда загорелые азиаты, привыкшие к жаре, мерзнут до утра.
Царь царей все еще надеялся, что впереди будут богатые города, а Видарна, Гобрий и Барт передавали его слова дальше, их подхватывали слуги, и вожди семидесяти семи племен успокаивали воинов.
Но веселые женщины, присоединившиеся к войску еще на царской каменной дороге между Сузами и Эфесом, донашивали свои наряды, а воины все сулили им золотые украшения и свитки шелков. Около трех тысяч персидских стадий пути — и ни одного города! Начались перебои с питьевой водой. Стоило обнаружить источник, как ряды воинов расстраивались, завязывались драки, потасовки, доходившие иногда до убийств. Но небольшие речушки после Борисфена были запружены и загрязнены всякими отбросами, падалью, и немало воинов персидских шло к знахарям, корчась от коликов в животе.
На двадцать третий день разведка доложила Дарию, что впереди широкая река Танаис, и у этой реки скифы разделились — часть пошла на юг, на переправу, а остальные двинулись вдоль берега на восход солнца.
Дарий созвал совет и приказал позвать пленного скифа. Его привезли к царской колеснице. Стоя за кордоном бессмертных, он видел, как приближенные Дария волновались, показывая руками в направлении то на восход солнца, то на полдень. Старик по двум широким полосам вытоптанной травы догадался, в чем дело.
Ласковый тон Дария обескуражил скифа, он стоял перед царем царей в нерешительности, но внезапная мысль, что вот сейчас он может послужить своим, подняла склоненную голову. Согласно кивнул и попросил разрешения проехать по степи в одном и другом направлении.
— Если царь хочет догнать небольшой отряд, пусть переплывает Танаис, — молвил скиф, обращаясь к Дарию. — Если же царь не боится битвы с многочисленными и сильными мужами, пусть и дальше направляет свою колесницу на восход солнца.
Дарию понравился ответ.
— Я пойду на восток, старик. — Дарий обратился к Видарне. — Если он будет стараться и в дальнейшем, назначу его сатрапом этой дикой страны. Скажи ему об этом.
— Сатрапами, мне кажется, лучше назначать своих людей, великомудрый царь, — только Видарна мог осмелиться на подобное.
— Ты не постиг еще всей сложности жизни, Видарна, — сказал Дарий, не упустив удовольствия поучить его. — Местные сатрапы усерднее служат царям, ибо им некуда удирать...
И Дариево многоплеменное войско двинулось вдоль Танаиса, упиваясь чистой водой, наедаясь рыбы, дичи, которой было столько в плавнях, что сколоты не могли уничтожить такое несметное богатство.
Скиф пленник, отмеченный милостью самого царя, чувствовал себя свободней, без охраны разъезжал по персидскому стану и мечтал о побеге. Но за ним неусыпно следил какой-то человек, он постоянно держался вблизи.
Скиф прикидывал расстояние до своих, присматривался к оставленным ночлегам сколотов, и получалось, что главные силы, как и прежде, находятся от персов на расстоянии однодневного перехода верхом. И разрыв не уменьшался, хотя персы от раннего утра до вечера проходили до двухсот стадий.
Однажды скифа вновь позвали к царю.
— Что это? — спросил Дарий.
Внизу прямо из-под колесницы до самого горизонта простиралась беспредельная водная гладь.
— Что это? — повторил Дарий свой вопрос.
Бесполезно было ждать ответа от грека Коэса или пленного скифа — они замерли на утесе, удивленные не меньше царя. Тот молча и сосредоточенно смотрел вдаль[52] ...
Второй месяц его войско без отдыха гонит скифов. Стада баранов и лошадей тают. Среди войска раздор и грабежи. Пусть постоит здесь, на берегу, пополнит охотой запасы мяса, насушит рыбы.
Старый скиф исполнил свое намерение, когда царские глашатаи объявляли волю Дария о десятидневной стоянке.
Толпа плотно окружила глашатаев, не протолкнуться, и скиф постепенно удалялся от своего стража. Тщетно тот пытался развернуть коня среди массы верховых и пеших, чтобы уследить за маневрами пленника, и в конце концов потерял старика из виду. А тот, отсидевшись в кустах, выехал в степь. Скакал и днем и ночью, пока на берегу Танаиса встретился ему табун низкорослых разномастных сколотских лошадей. Напряженность последних дней оставила его. Вялость в мускулах, острое ощущение голода.
Какой-то человек в греческой рубахе, подвязанной шелковым шнурком, сидел, утопая в траве, и что-то чертил тоненькой палочкой на деревянных досточках. Рядом, небрежно брошенные, лежали сумка, несколько рыб, кусок сыра, небольшая амфора.
У беглеца задрожали руки. Сполз на животе с лошади и подошел к незнакомцу.
— Кто ты, человек?
Рисовальщик от неожиданности опрокинул пузырек, коричневая жидкость расползлась по зеленой траве.
— Я Диамант из Ольвии. А ты, старик?
— Я старейшина Басадос из племени катиаров, был в плену у персов.
— Что ты увидел там? Ты голоден? Ешь.
Пока старик чавкал за спиной, Диамант увлекся мечтой о том времени, когда слава о его рисунках прогремит на весь Понт Эвксинский — от Тираса до Византия и Трапезунда, Эллинским морем поплывет к берегам Либии[53] и Азии. Он терпеливо будет ждать мгновения, когда Орфей вдохновит его, и крик радости услышат на всей земле: «Нашел! Посмотрите сюда, я нашел утерянную людьми тайну — изображение пространства!» Чувствовал: это вот-вот должно произойти. И именно среди этих степей и чащ с прозрачным воздухом.
— Ты видел греческие города, уважаемый? Их дворцы и скульптуры?
— Города — это гибель сколотов.
— Высоким стилем слов своих ты напоминаешь греческих риториков. Я тебя не замечал раньше.
— А золото ничего не значит, — продолжал Басадос. — Золото тяжелое, много золота не возьмешь на повозку. Его надо прятать в городах, ограждать стеной. Сидеть на месте и стеречь. Это будет наша гибель. Ты видел Дария?
— Нет, не видел никогда.
— А я насмотрелся на все семьдесят семь племен, которые привел Дарий. Они скоро побегут от сколотов. Им не одолеть нас. До тех пор пока мы не имеем городов, пока, подобно солнцу, в постоянном движении, до тех пор мы свободны и не подвластны никому, как само солнце. Землепашцы, которые живут над Борисфеном, вынуждены давать нам хлеб и шкуры. Потому что не могут оставить свои селения и уйти подальше.
— Если кто и победит царя Дария, то это будут греческие полисы, мудрый скиф.
— Какие полисы — те, которые меняют властителей так часто, как мы пастбища?
