Сел. И опять смотрел на белый снег.
Или этот веселый солнечный мороз, или давнее, с фронта, умение сжимать нервы в кулак при тяжелых ситуациях, но из трамвая вышел уже обычный, владеющий собой Николай Викторович Ельников, директор завода, каким его всегда знали. Только левая бровь поднята все в том же недоуменном вопросе... Перейдя площадь, мельком глянул на монументальную бетонную доску Почета, где среди прочих предприятий города значилось имя его завода, и отвернулся. У подъезда замедлил шаг. Потом, пригнув голову, как всегда, напористо толкнул дверь.
Бывал он здесь не раз и не два, изредка по делу, чаще попутно, заездом к товарищу по военным годам, по фронту: проходил узким коридором с зелеными в его рост панелями, с пластиковым покрытием на полу, мимо закрытых дверей кабинетов справа, мимо чего-то ожидающих людей, сидящих на стульях вдоль левой, глухой стены — к всегда открытой настежь приемной начальника районного отдела милиции. И вся здешняя обстановка никогда не отмечалась им как нечто тревожное, даже угрожающее. Учреждение, и ничего особенного.
На этот раз тревожную особенность коридора он ощутил. Стесненный этим, Николай Викторович терял уверенность, и коридор казался незнакомым.
— Куда? Очередь не видите, что ли!
Николай Викторович остановился, В приемной сидело несколько человек, смотрели на него равнодушно и пусто. Только женщина в зеленом пальто с вызывающе дерзким прищуром усмехнулась и, уловив его растерянность, добавила презрительно:
— Как начальство, то другие уж и не люди для их!..
Рядом с ней старик с тросточкой осуждающе кашлянул и опустил взгляд.
— Извините, я не знал.
Николай Викторович отошел и сел на свободный стул.
По коридору слонялся длинноволосый парень без шапки, глазел на дверные таблички, на плакаты, тихо посвистывал сквозь зубы и подрыгивал коленкой. Поодаль еще сидели какие-то хмурые фигуры. Николай Викторович вздохнул и принялся ждать. Смотрел рассеянно на женщину в зеленом. Одета прилично, сравнительно молода еще. Но в аляповатой накрашенности лица, губ, ресниц, в космах песцового воротника, в косых морщинах капрона на тонкой ноге над красным широким сапогом сквозило что-то неряшливое.
Вышла секретарша начальника, скользнула по лицам равнодушным взглядом, хотела что-то сказать. И узнала Николая Викторовича.
— Здравствуйте, товарищ Ельников. Вы к майору? Заходите.
Он краем глаза заметил, как ощетинился песец на воротнике неряшливой женщины, уловил выразительный кашель старика с тростью.
— Я по личному делу. Подожду.
Секретарша секунду удивлялась молча.
— Н-ну, как хотите... — И уже другим, «служебным» тоном женщине: — Зайдите.
Та скривила торжествующе губы — во, осадила начальника! — и небрежной развалочкой вошла в приемную.
Ельников ждал. Занятие непривычное для него. Ждать приходилось, разве когда вызывали в главк. Но скоро свои, сегодняшние мысли снова заполнили думы. Не заметил, как уходила по коридору сердитая женщина в зеленом, как перестал посвистывать, замялся и неохотно пошел к начальнику длинноволосый парень, как, покашливая и покряхтывая, следом за ним уплелся старичок. Потом еще кто-то. Очнулся, когда секретарша тронула за плечо:
— Заходите же.
Майор писал. Но сразу отложил ручку, вышел из-за стола, протянул широкую ладонь.
— Здравствуй. Садись.
Ельников коротко пожал его руку и выдохнул нетерпеливо:
— Ну?
Майор потрогал бритую щеку, потер высокий, с залысинами лоб.
— Ну? Говори, Сергей.
— Скверное, брат, дело...
— Знаю, что скверное, потому говори сразу.
— Ладно. Задержали их в полпервого ночи на углу Садовой и Пушкинской. Олег и с ним еще двое. Пьяные, конечно. Шли из ресторана. Встретили девушку, с работы шла. Сначала приставали, а когда вырвалась, догнали и... били. На ее счастье, люди как раз шли со смены. Ну, эти бежать. Задержали их. Собственно, и все.
— Били, значит?
— Да. Больше ничего не случилось. Но, падая, она ударилась об асфальт.
— Сильно ударилась? Так. А он где? Ну ясно, где ему еще быть.
Лицо Николая Викторовича побелело, под глазами выявились синие тени, и глубже стали морщины у рта. Майор кивнул на стул:
— Ты садись, Коля.
— Угу, спасибо. Ты сам с ним занимался?
— Нет, и не видел еще. Даже не решаюсь как-то. Ведь очень хорошо вас всех знаю... Олега с пеленок знаю. Дело их у Евстафьева, это молодой лейтенант, но толковый.
— Дело? Ну да, дело... Послушай, может быть, тут что-нибудь не так, а?
— К сожалению, все так.
— И что за это?
— Ты же знаешь, определяет суд.
— Но все-таки?
— Н-ну, если дойдет до суда...
— А до суда дойдет?
— Если потерпевшая подаст заявление, то прокуратура, я думаю, даст санкцию на возбуждение уголовного дела.
Ельников грузно опустился на стул. Майор сел рядом. Николай Викторович спросил:
— Зачем ты все рассказал жене? Ты бы мне сперва, уж я Лену подготовил бы как-нибудь.
— Да ведь я понимаю, что не следовало бы! Позвонил, надеясь тебя застать дома, да ты уехал уже. Сказал я Лене, что по заводским делам нужен ты, и трубку положил, думал немного погодя на завод позвонить. Только матери, они к беде чуткие. Тем более что Олег дома не ночевал. Лена сразу же опять меня вызвала. Я было успокаивать, да... Словом, вытянула из меня всю правду. Как она, Лена-то?
— У нее ж сердце больное. Хотела сама к тебе ехать — не смогла. Соседи «неотложку» вызвали... Но почему?! Почему?!
Ельников вскочил и заходил по кабинету.
— Да, почему?! Я не пьяница, не скандалист, не жулик, всегда толковал ему о порядочности, о совести, о... Мой тут какой-то просчет, но в чем? В чем моя вина... перед той девушкой?
Он круто остановился перед другом.
— Твоя — не знаю. Разве лишь в том, что забот у директора завода всегда по горло, а времени для семьи всегда дефицит. Да ведь и не один ты его воспитывал. Мальцам каждый встречный немножко воспитатель. А встречные, они разные. Хоть бы и старшие, наше поколение взять...
— Поколение? Ну, знаешь!.. Наше поколение и трудом и кровью советское.
— Да, но вот сейчас здесь, у дежурного, спит некий Додонов. Систематически пьянствует, во хмелю же не человек... Дебоширит, орет, лается. Трезвый — изоврался вконец. Я ведь тоже воевал, до Будапешта дошел, ордена у него, медали. И вот существует же — ордена сохранил, совесть потерял.
— Но Олег мой сын! Мой, а не его!
— Ты на своем заводе сидишь, а Додонов на улице, на виду буянит.
— Так вы-то на что, милиция?
— Что мы?.. Он преступления не совершил. Пятнадцать суток мы ему давали. Теперь штрафуем. Посадить за хулиганство в колонию? Так нам все время твердят: избегайте мер с лишением свободы,
