Я перестаю понимать что-либо…
А «Орленок» Ростана переведен. Марина счастлива победой. Поработала-таки на славу.
В Трехпрудном выяснилось что-то все-таки несообразное.
Марина молча, упорно, ни с кем не считаясь — куда она идет? Так жить с людьми невозможно. Так, с закрытыми глазами можно оступиться в очень большое зло. И кажется мне, что Марина и не «закрывает глаз», а как-то органически не чувствует других людей, хотя бы и самых близких, когда они ей не нужны. Какие-то клавиши не подают звука.
В жизни это довольно страшно.
Ее нельзя назвать злой, нельзя назвать доброй. В ней стихийные порывы. Уменье ни с чем не считаться. Упорство. Она очень способна, умна. Труд над тем, что ей любо, — уже не труд, а наслажденье. Это, конечно, огромно. И она еще только подросток. Время скажет свое. Только чувствую: от Марины близкой, младшей, родной отхожу… Без слов, как-то само собой, внутренне трудно.
Передо мной стихи Марины «Столовая». Говорят они о нашей семье, о времени, когда Марине было 15 лет, Асе — 13, а брат был на 2 года старше Марины. Я уже не жила дома со всеми в Трехпрудном. С ужасом читаю, что пишет, о чем вспоминает Марина.
Откуда все это? Когда началось? Трудный, тяжелый вопрос. Припоминаю отдельные случаи, стараюсь найти разгадку всей этой беде.
Началось, должно быть, с детства сестер и брата. Были няни, были бонны, немки и француженки, были окрики, в ходу были и шлепки, но не было воспитания: терпеливого надзора в пору, когда складывается характер и приобретаются навыки поведения.
Дети одаренные, с характерами резкими, самоуверенными, трудными. Но в них была и нежность, они любили животных, помнили тех, кто был к ним добр. Неприятным воспоминанием остались детские драки. Поводом к драке было то, что каждый хотел все для себя одного.
Азарт драк, озверение были в обиходе наших детей. Помню, что сестры были в детстве очень привязаны друг к другу. Но все же они постоянно соперничали: что-то делили, отнимали, спорили. Росли дикарями, к тому же еще и изобретательными.
Непоправимым злом в нашем доме было отсутствие обязательной и привычной заботы об отце, не слыхавшем заслуженного им благодарного «спасибо» от детей и жены, не видавшем от них ни ласки, ни внимания.
Из песни слова не выкинешь. Недаром отец к концу жизни признавался: «Семья мне не удалась…» …В семье, в самом корне, не было благополучия. В одном из случаев последних своих увлечений М. Ал. до конца дней решала, не повернуть ли свою жизнь по новому пути. И дети об этом знали.
С Италии (в Нерви) жизнь девочек сорвалась в сумасбродную вольницу. Было им тогда: Марине 10, Асе 8 лет. Дальнейший путь их по школам-интернатам Швейцарии и Германии (близ санаторий и курортов, где лечилась мать) не дал им нужного тепла, не упорядочил навыков и характера. Обязательные смены мест и людей, смена привязанностей и порядков создали чувство бездомности, неустойчивости. Начались затеи, несообразные для девочек 13 и 11 лет: в свободный день, гуляя по благоустроенным сосновым дорогам Шварцвальда, зайти в придорожную пивнушку и пить наперебой, кто счетом больше проглотит кружек пива, и идти на дорогу с палкой в руках, изображая подвыпивших буржуа.
Правда, и раньше бывали тяжелые выдумки: так, молодечества ради, в гостях у художника унести под бельем пачку этюдов, поставив этим родителей в невозможное положение.
Случай этот, бывший еще до болезни матери, в условиях кажущегося благополучия, обнаруживал тем не менее явную беспризорность 7 — 9-летних детей, отсутствие у детей понимания того, что годится и что не годится делать, и это стало залогом многих трудностей для них в дальнейшем, показывая на полную беспризорность детей, не понимавших, что годится и чего нельзя делать.
М. Ал. понимаю я как человека, не нашедшего своего постоянного места в жизни. В нашу семью она вошла ураганом. И дальше не сумела дать покой и здоровый семейный уклад.
Трудно было и ей самой, и другим с нею тоже.
Словом, в семье давно уже дело шло по не совсем счастливой кривой. Да так и не выправилось.
А. Жернакова-Николаева[7]
ЦВЕТАЕВСКИЙ ДОМ
Лейтмотивом цветаевского дома было взаимное непонимание. Профессор Иван Владимирович Цветаев не понимал ни своей первой жены (урожденной Иловайской), ни второй жены, как и она его. Он не понимал и своих детей, а они в свою очередь не понимали его. И между старшей дочерью Ивана Владимировича — Валерией, ее родным братом Андреем и сводными сестрами их Мариной и Асей парило такое же непонимание. А между тем все они были превосходными людьми…
Иван Владимирович не понимал, почему в свое время хорошенькая, кончившая институт Валерия не пожелала выйти замуж, а, несмотря на свои достаточные средства, стала по идейным соображениям простой учительницей, вела спартанский образ жизни и даже своему любимому пению (у нее был очень
