– Ну вот, сам же говоришь!
– Говорю… поэтому и надеюсь, что отец сравнительно быстро смирится со своей русской невесткой.
– Очень сердит?
– Не столько он, сколько королева. Но, Катенька, ты тоже постарайся ее понять.
– Я понимаю. – Она вздохнула, прижавшись к Леку, а тот, гладя ее по плечу, словно маленького ребенка, стал уговаривать:
– Не расстраивайся. Придется потерпеть. И одной придется часто оставаться. Сначала. И развлечений почти никаких, пока родня тебя не признает. Я на работе. Ни приемов, ни банкетов. Катюша, я знаю мать. Больше чем на полгода ее возмущения не хватит. А пока ты потерпишь?
– Конечно, милый. И потом, со мной Намарона. Я к ней привыкла.
– Катенька, все-таки ты слишком в близких отношениях с простолюдинкой. Не следовало бы это делать правилом. Не хмурься. Пусть будет по-твоему, но ограничься ею одной. А в качестве компаньонки подберем тебе женщину княжеской крови. Мать моя вообще не знает, что такое отдать приказание слугам. Она сообщает о своем желании придворным дамам, а остальное уже их дело.
– Я постараюсь. Расскажи мне о доме, где мы будем жить.
– Дворец Парускаван…
– Парускаван… – эхом повторила Катя. – Какое красивое название! Караван парусов… Похоже, да? Только за одно название его можно полюбить.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Даже самая длинная дорога имеет начало и конец.
– Это все совсем наше? – спросила Катя, обойдя дом. Ее глаза сияли.
– Наше. Твое и мое. Тебе нравится? – радовался ее радости Лек. – Вот тебе и занятие на первое время. Заказывай новую мебель, меняй обивку, панели, делай что хочешь.
– А вдруг я выберу то, что тебе не приглянется?
– Катюша, я полностью доверяю твоему вкусу, тем более что тебе придется проводить в этих стенах куда больше времени, чем мне.
И Катя, не переставая заниматься тайским, к которому прибавилось изучение придворного этикета под руководством леди Чам, принялась устраивать жилище. И столько любви и старания вложила она в Парускаван, что всегда впоследствии думала о нем как о самом любимом своем доме.
Собственно, само здание было ничуть не больше их киевского особняка, но тот был стиснут со всех сторон улицей и другими домами. А то, что называлось одним словом – Парускаван, было не меньше, чем мамины родовые Хижняки.
Огромный ухоженный сад, окруженный высокой стеной, пересекал канал шириною футов в пятнадцать. Рядом с ним розовели распустившимися ароматными лотосами два небольших озера. Чистота, порядок, посыпанные белым и красным песком дорожки. Пожалуй, только нигде не заметно печати личного вкуса бывших хозяев.
– Лек, а кто здесь жил?
– Да никто подолгу. Парускаван всегда был гостиницей для самых именитых членов королевских семей. Что-то изменим, перестроим. Отдадим дань моему не слишком большому честолюбию – украсим внешние стены позолоченным орнаментом из жезлов и дисков. Это эмблема Чакрабона. Будет внушительно и красиво.
В одной стороне сада располагался целый городок прислуги. Каждый из садовников, грумов, конюхов и поваров жил в отдельном доме или квартире вместе с семьей, а подчас и с престарелыми родителями. Лек провел жену к конюшне, где стояло десятка три лошадей:
– Узнаешь?
– Твоя Ромашка!..– Она подошла к табличке над стойлом. – А почему через «а»– Ramashka? Ошибка. Скажи, чтобы исправили.
– Нет, не ошибка. Я ее именно так назвал, когда получил белым жеребенком. Во-первых, потому что не блестяще знал русский язык, а потом меня пленили в этом слове первые четыре буквы, показалось что-то родное. – Он улыбнулся.
Из двух жилых домов Парускавана один предназначался семье хозяев, второй – гостям. Оба были двухэтажными, построенными в итальянском стиле и всеми назывались Первый и Второй.
В общих чертах отделка Парускавана была завершена через год. Единственным пожеланием Лека было декорирование столовой деревянными панелями, отчего она стала похожей на английские обеденные комнаты. Остальным с удовольствием занималась сама Катя: для большой гостиной она выбрала любимый голубой цвет, для маленькой – розовый, для своего кабинета – бледно-зеленый. Кабинет был единственной комнатой, куда категорически запрещалось залезать Нане, белой обезьянке, подаренной Леком. Она была избранной, отмеченной богом, – маленькой альбиноской. И, чувствуя почитание слуг, усиленное любовью хозяев, позволяла себе рискованные забавы. В кабинете же был маленький иконостас, привлекающий Нану, – единственное напоминание о Катиной православной религии. И всегда горела крошечная лампадка. А восемнадцатого июля, в день святого Сергия, Катя первый раз зажгла возле иконы богоматери тоненькую свечку, перевитую золотой полоской, но молитвы за упокой души Савельева не читала. Может, жив все- таки? Лек не спрашивал, зачем свеча, да и дома бывал очень мало, занятый на службе.
А Катя, напротив, никуда из Парускавана не выходила. Лек легко приняв такую жертву, посчитав сложившееся положение вполне естественным. Катя знала, что в город приходят корабли под родным трехцветным флагом и что Николай часто присылает в русскую миссию священника, но раз и навсегда решила для себя не осложнять жизнь мужа, чтобы ни малейших подозрений в чужеземном влиянии не могло пасть на него. Добровольное заточение временами было вполне сносным – может, это зависело от погоды? Кончались дожди, не приносящие свежести, с оранжерейной духотой и постоянной испариной. От нее не избавляли тот самый электрический вентилятор и блоки льда, в которых охлаждались фрукты и напитки.
