взглянул на Васю.
— Ну, покажу же я тебе Навуходоносора! — произнес он чуть слышно сквозь стиснутые зубы по адресу последнего и с тем же злым лицом бросился вон из комнаты.
Теперь жизнь Васи несколько изменилась к лучшему. Он снова ходил в школу, как и при жизни матери, и только по возвращении оттуда работал на семью своего благодетеля. Но теперь эта работа казалась даже радостной Васе. После четырех-пяти часов, проведенных в училище, он чувствовал себя таким свежим, бодрым и обновленным. Даже придирки и вечные попреки Лукерьи Демьяновны не могли подействовать на его светлое настроение духа, с тех пор как он учился в школе, а на постоянные неприятности, причиняемые ему чуть ли не ежедневно Кирей после злополучной истории с Навуходоносором, он старался как можно меньше обращать внимания.
Однако Киря не хотел оставить Васю в покое. Митинька, всегда враждовавший с братом благодаря отвратительному характеру последнего, в недобрую минуту принес в гимназию злополучную историю с Навуходоносором, и Кирю теперь иначе и не звали товарищи как под этой кличкой:
— Навуходоносор, хочешь, обменяемся булками?
— Куда ты задевал мою книгу, Навуходоносор? — поминутно изводили Кирю товарищи. А Киря выходил из себя от злости. Во всей постигшей его неудаче он обвинял одного ни в чем не повинного Васю и буквально не давал ему проходу.
Часто, отправляясь утром в школу, Вася недосчитывался той или другой тетрадки у себя в ранце, того или другого учебника.
Или еще чаще на чисто и тщательно переписанной странице Васиной диктовки последний находил несколько клякс, посаженных умышленно тем же Кирой. Но мальчик молчал, никому не жалуясь. Вася терпеливо выносил все нападки своего мучителя. И это терпение, эта покорность еще более раздражали Кирю.
— Погоди, я еще не так тебе отплачу, будешь у меня Навуходоносора помнить! — грозился он вслед Васе, когда тот торопливой походкой, с ранцем за плечами спешил в школу, полный радостного предчувствия короткого отдыха за милым учебным столом.
Там, в школе, все учителя любили и отличали мальчика за примерное отношение к учению, товарищи — за доброту и готовность прийти им на помощь во всякое время. И немудрено поэтому, что в училище свое Вася спешил, как на праздник, главным образом гнала его туда жажда знаний, знаний без конца.
И менее всего он обращал в такие минуты внимание на шипенье Кири, несшееся ему вдогонку:
— Погоди, дурак, радоваться! Покажу я тебе Навуходоносора! Будет тебе памятен вавилонский царь!
И злой мальчик сжимал кулаки и грозил ими вслед Васе.
ГЛАВА ПЯТАЯ
За слободкою Марьинской лежит большой, широкий пруд. Летом в нем водятся караси и окуни, и слободские мальчишки ловят их на удочку. Здесь в один из тихих летних вечеров Киря Волынский свел знакомство с Ванькой Серым и Степкой Левшиным. Это были самые отчаянные оборванцы с дальнего, противоположного конца берега, где ютилась вся бесшабашная городская голь.
Ванька и Степка не помнили родства и все свое короткое детство и безотрадное отрочество провели на улице и в притоне, где водились только бродяги и мелкие воришки.
Им обоим было лет по четырнадцати. Ванька уже сидел однажды за кражу в тюрьме и очень гордился этим, а Степка останавливал прохожих по вечерам на улицах и, если ему отказывали в милостыне, осыпал их бранью, предварительно прикрыв себе лицо, чтобы его не узнали и не отдали полиции.
Вот с этими-то двумя «достойными» типами и познакомился Киря как-то летом во время рыбной ловли на слободском пруду. Сразу завязалась дружба между тремя мальчишками. Кирю прельщали кажущееся молодечество и бесстрастие юных бродяг. Ему нравилось их ухарство и бесшабашность, уменье наводить страх на людей и ловко избегать рук полиции. К тому же Степка знал какой-то особенный способ приманивать рыбу, которым очень охотно поделился с Кирей. За это Киря обязался носить обоим друзьям из дома остатки обеда и куски хлеба, ловко унося их из-под носа Софки и самой Лукерьи Демьяновны.
«Летняя» дружба, о которой, впрочем, Киря благополучно умалчивал дома, перешла в «зимнюю». Мальчики встречались теперь на затянутом льдом слободском пруду, куда Киря бегал тайком от домашних. Друзья усаживались на скат берега, закрытый толстыми стволами осин, росших тут же, и здесь на сугробах снега делились впечатлениями. Киря продолжал доставлять сюда Степке и Ваньке необходимое пропитание, те же в благодарность угощали его скверными папиросами, набитыми махоркой.
Это случилось шестью днями позже истории с Навуходоносором.
Был тихий февральский вечер. Друзья сидели на скате. Все трое курили. Оборванцы затягивались с видимым наслаждением, Киря — с отвращением, которое всячески старался скрыть от своих собеседников. Скверный табак раздражал нос и горло, оставляя отвратительный привкус во рту.
— Так, говоришь, проходу не дают? Так все и дразнятся? — сплевывая с каким-то особенным ухарством сквозь зубы, спросил Степка Кирю, только что рассказавшего неприятные последствия истории с Навуходоносором своим новым «друзьям».
— Минуты нет покоя. Вся гимназия узнала. Носу показать в перемену нельзя. Говорят: городской школьник насмерть закатал гимназиста. А во всем он виноват… Молчать бы ему перед папашей следовало, а он, на те, высунулся: вот, мол, глядите — я умник какой!
— Ладно, мы этому умнику ум-то посрежем малость! — пробасил Ванька, затягиваясь папироской.
— Так я возненавидел, так! Смотреть на него не могу. Так бы глаза и выцарапал. Так бы и отплатил ему за всю его каверзу… — горячился Киря.
— От-пла-тил! — протянул презрительно Степка. — От-пла-тил… Туда тоже. Где уж тебе, мозгляку этакому, отплачивать-то. Ты это нам поручи. Мы его в лучшем виде отработаем. Только держись! Ты сам не поскупись только. Даром никто тебе в драку за другого не полезет. Вот что: уговор лучше денег, миляга: давай двугривенный на водку, так мы тебе его живо сократим.
— Нет у меня денег, — смутился Киря.
— А книжки есть? — хитро сощурился на него Степка.
— Какие книжки?
— Учебные, какие же еще! Вот-то бестолочь! Ты какую-нибудь продай, деньги и будут, — ухмыльнулся бродяжка.
— Ну уж нет, этого я не сделаю ни за что. Двугривенный у Маньки, сестры, возьму лучше, отдам ей на праздниках. Отец нам деньги дарит, — решил Киря.
— Деньгами, говоришь? Эх я, простофиля, простофиля, что больше у тебя не просил! — расхохотался Степка.
— Ничего, наш атлас не уйдет от нас! — вторил ему Ванька. — А теперь вот что, принеси сюда нам денежки, двадцать, как сказано, а вечером, будь покоен, подкараулим мы цацу вашу, Васиньку хваленого, и баню ему такую пропишем, что долго помнить будет, до новых синяков.
— Он вечером, после всенощной, к матери на могилу ходит, — пояснил Киря.
— Ладно уж, знаем, на дне морском сыщем. Не сумлевайтесь, ваше сиятельство, — расхохотался Ванька. Его достойный товарищ вторил ему. Кире оставалось теперь только исполнить требование бродяжек.
К чести мальчика, надо сказать, что далеко не с легким сердцем отправился домой Киря. Что-то
