— Танюша! Боже мой, Танюша! Она умирает! — дрожа и волнуясь, произнесла Лика, нервно комкая в руках злополучное письмо. — Когда вы его получили, Феша?
— Вчера с посыльным. Вы из театра поздно приехали, барышня, я и не посмела вас беспокоить к ночи! — самым обстоятельным образом доложила расторопная служанка.
— Опасно занемогла вчера, а сегодня, может быть, уже без дыхания… Ужас! А я-то! Я-то забросила их, малышей моих! Ради своей глупой беспечности забросила! — мысленно казнила себя Лика. — По театрам да раутам разъездилась, ради удовольствий всяких жертвовала этой милой детворою… Хороша благотворительница, нечего сказать! — злорадно прибавила она, исполненная самоуничижения и негодования к своей особе. — Ехать во что бы то ни стало, ехать туда сейчас же. Танюша! Умненькая, тихонькая, голубоглазая Танюша, так доверчиво глядевшая на всех своими огромными глазами, и вдруг она умрет! Умерла уже, быть может! Танюша! Танюша! Какой ужас! Какое несчастье!
Лика дрожащими руками застегивала на себе пальто, завязывала вуаль, и ее сердце билось в груди тревожным боем.
Через полчаса она уже мчалась по Васильевскому острову в своей карете, по дороге в питомник.
— Слава Богу, вы приехали, Лидия Валентиновна! — встретила молодую девушку надзирательница. — Но что с вами? Вы больны были? Отчего мы вас не видели так давно?
— Я, нет… разве долго? — смутилась молодая девушка. — Что Танюша! Ей лучше? Хуже? Да?
— Плоха Танюша! Вряд ли выживет! Жаль девочку! Такая хорошенькая, нежненькая… Самая ласковая изо всех наших детей! — печально роняла надзирательница.
— Умрет! — едва удерживая слезы, глухо проронила упавшим голосом Лика. — Но… но почему же вы раньше не дали мне знать об этом? — с упреком бросила она Коркиной.
— Да помилуйте, Лидия Валентиновна! Вы сами должно быть были больны! — оправдывалась та. — Кто бы вас посмел беспокоить? И потом, ухудшение в последние три дня началось только. Мы вас зря беспокоить не хотели. Если бы вы здоровы были, приехали бы сами! А раз вас нет, значит, больны. Иначе и быть не могло!
— Иначе и быть не могло! — эхом откликнулась Лика, в то время как ее сердце сжалось вполне заслуженным упреком. Она отлично поняла, что добрый князь не хотел тревожить ее в счастливые минуты и о Танюшином недуге умышленно не сказал ни слова. А она-то! Ни разу не навестила питомника за все время. О, как жестоко, как несправедливо было с ее стороны уйти в свое эгоистическое счастье, забыв обо всем остальном мире. Разве эти дети, маленькие, жалкие сироты, призреваемые здесь в питомнике, не брошены были ею на произвол судьбы за все это время?
— Где Танюша? — резко произнесла она, желая замаскировать охватившее ее волнение.
— Пожалуйте. Я ее у себя в комнате держу: в детской совсем невозможно, ребята беспокоят. Сила Романович пожертвовал опять на устройство лазаретной палаты, по этой лестнице же велел нанять небольшую квартиру.
— Сила Романович… да… да… хорошо! — как во сне роняла Лика.
Страх за Таню, раскаяние, угрызение совести, негодование на себя, все смешалось в душе Лики, все слилось в один сплошной мучительный хаос.
— Тетя Лика приехала! Кто скорее к тете Лике! — услышала она веселый голос Федюши, и вся орава детишек бросилась навстречу к ней.
— Ты больна была? Отчего не ехала? А мы ждали, ждали! Танюша захворала… Кричит все время… Страшно! Доктор ездит, такой важный с очками на носу! Страсть! — докладывали ей со всех сторон ребятишки.
— Милые вы мои… — бегло ласкала их мимоходом Лика, — соскучилась я без вас. Постойте-ка, сейчас к Танюше схожу и вернусь к вам снова.
Она нежно отстранила от себя прильнувшего к ней Федю, кивнула остальным и быстро направилась в комнату Коркиной.
На широкой постели надзирательницы вся красная и пылающая, как огонь, лежала Танюша. Белокурые локоны растрепались по подушке, окружив точно сиянием исхудалое и заострившееся личико больной. Глаза девочки были широко раскрыты и блестели нестерпимым, горячечныы блеском. Засохшие губки с трудом выпускали горячее дыхание.
— Тетя Лика… — с трудом произнесли эти губки, и исхудалая, похожая на лапку цыпленка, ручка, с трудом отделившись от одеяла, протянулась к молодой девушке.
— Сокровище мое! — изнемогая от жалости, произнесла Лика, осторожно охватывая исхудалое тельце ребенка.
— Я рада, что ты приехала! Я рада! — лепетала Танюша, — я боялась, что не увижу тебя и князеньку. Я так тебя люблю, тетя Лика, так люблю и вот… вот увидала, наконец.
«Что это? — сознательное предчувствие смерти или так детский лепет у нее?» — подумала тревожно Лика и вдруг, наклонившись над Таней, сейчас только увидела багровые пятна, зловещими кругами выступившие на груди и шейке больной.
— Когда был доктор? — дрожащим голосом спросила она надзирательницу.
— Вчера вечером, Лидия Валентиновна.
— А этого он не видел? — спросила Лика, указывая на пятна, покрывавшие тельце Тани.
Валерия Ивановна, очевидно, сама только что заметила их сейчас.
— Боже мой, заразное что-то у Танюши нашей, — прошептала она в ужасе и тревоге.
— Надо детей отделить… или ее увезти отсюда… Надо весь приют перевернуть вверх дном. Доктора еще позвать, консилиум собрать, что ли, — роняла слово за словом Лика, хватаясь за голову и в волнении дрожа всем телом.
— Сейчас же детей перевести в другое помещение… сию минуту необходимо сделать это. Да.
— Нельзя этого, Лидия Валентиновна, нельзя без княжеского приказания, он сказал, что все сделает сам, не могу действовать без него, — отвечала Коркина, волновавшаяся не менее Горной.
— Но Танюша умрет, пожалуй, пока мы узнаем распоряжение князя?
— Ничего не могу поделать, Лидия Валентиновна, неудобно без его разрешения, — твердо произнесла Коркина, а у самой сердце облилось кровью при мысли о том, что могло случиться с Таней.
— Я поеду к нему! — глухо произнесла Лика, — и привезу его сюда к Танюше… Надо ее спасти! — во что бы то ни стало спасти, поймите!
— Не уходи, тетя Лика… побудь у меня… побудь, — залепетала в ту же минуту в смертельной тоске больная, цепляясь своими худенькими пальчиками за платье молодой девушки.
— Сокровище мое, я опять к тебе приеду… Маленькая моя! Бесценная моя бедняжка!
И Лика осыпала бесконечными поцелуями слабенькую, крошечную грудку, где зловещими пятнами выступили признаки болезни. Потом, наскоро пожав руку Коркиной и сказав, что через полчаса будет здесь снова, вышла из приюта.
XXI
