— Правильно поступила, — улыбнулся Панфилов.
На кухне к нему подбежал боец:
— Дежурный по кухне, медицинская сестра Панфилова.
Генерал сухо принял рапорт, и Вале он показался далеким, чужим.
— Вольно... вольно, — опустил он руку и подошел к бойцам, которые чистили картошку.
— А как у вас?
— Хорошо, товарищ генерал. Привыкаем к боевой обстановке.
— Это за картошкой боевая обстановка?! — рассмеялся Панфилов. — Нет, бои еще впереди.
Бойцы не поддержали разговора. Генерал, заметив это, спросил:
— Невесело тут у вас... Что приуныли?
И тогда поднялся один из бойцов:
— С махоркой у нас заминка вышла, товарищ генерал. Старшина второй день держит нас без курева.
— Вот это плохо, — нахмурился Панфилов и вынул из кармана нераспечатанную пачку махорки. — Правда, виноват тут не старшина, а кое-кто повыше, но это дело поправимое.
Он поделил махорку среди бойцов и оставил себе равную долю.
— Маловато, но душу отвести хватит. Махорка будет у вас сегодня, — пообещал Панфилов и прошел с Желваковым в его палатку.
Он снял шинель, присел к столу.
— Нехорошо с махоркой у вас получилось, Николай Васильевич. Надо уметь следить за всем. Забота о бойцах — наша первая обязанность, — укоризненно заметил он Желвакову, и брови его недовольно сошлись над переносицей: ему неприятно было напоминать прописную истину этому бывалому служивому человеку. Он жестом пригласил хирурга сесть и устало закончил:
— Я сегодня, кажется, забыл поесть. Давайте пообедаем вместе.
Когда уже было убрано со стола и Панфилов собрался уезжать, Желвакова внезапно вызвали. Возвратясь, он сообщил:
— Товарищ генерал, медицинская сестра Панфилова просит разрешения обратиться к вам.
Панфилов пристально посмотрел на хирурга и раздельно произнес:
— Передайте медицинской сестре Панфиловой, что генерал занят и принять ее сейчас не может.
Он тут же покинул палатку и едва не столкнулся с дочерью. Она глядела на него широко открытыми глазами, и Иван Васильевич догадался, что дочь слышала его слова.
— Проводи меня, — тихо пригласил он.
У машины он взял ее за плечи, ласково заглянул в глаза.
— Привыкаешь?
— Давно привыкла. В медсанбате для меня теперь все родное.
— А что пишет комсомол?
— Секретарь уже воюет...
— И мы, Валюша, скоро в бой. Теперь ты пиши почаще матери: и за меня, и за себя.
— Ты сам не забывай. Я только об этом и хотела тебя попросить.
5
Стоял на диво ясный, солнечный день. Березы — в желтом уборе. Кое-где проступала поблекшая трава, по обочинам картофельных полей — кучки почерневшей, влажной от утренних рос ботвы.
С утра Петрашко знакомил Берегового с дивизионом. Вчера Береговой простился с батареей и отбыл согласно приказу к Курганову, который и объявил ему, что отныне Береговой — заместитель командира второго дивизиона по строевой части.
Они ехали на шестую батарею вдоль берега спокойной речушки. Дорога вилась меж густого березняка, и желтые листья, отслужив положенный им срок, срывались с веток и лениво падали на плечи, на дорогу, на тихую, молчаливую воду. В который раз Арсений вполголоса начинал: «Роняет лес багряный свой убор», но, не дочитав строфы, мечтательно умолкал, и только по широкому жесту руки можно было догадаться, как он восхищен красотой осени.
— Стоп, — неожиданно остановился он и, спрыгнув с коня, отдал поводья ординарцу. Береговой проделал то же самое.
— А ну посмотрим, как ты владеешь гранатой, — улыбнулся ему Петрашко.
Арсений вынул из чехла ручную гранату, осторожно и умело вставил запал и, широко размахнувшись, бросил ее на противоположный берег. Граната разорвалась.
Петрашко отступил назад.
— Бросай ты.
Граната Берегового, кувыркаясь, ударилась о кромку берега и скатилась в воду. Прошла минута- другая — взрыва не произошло. Он недоуменно обернулся. Арсений едва сдерживал улыбку.
— А с предохранителя ведь ты забыл снять.
Береговой быстро отстегнул противотанковую гранату, зарядил и бросил на середину реки. Взрыв — и столб воды поднялся над рекой, а на воде появились нежные белые рыбешки. Петрашко подошел к Береговому, брови его были сдвинуты. Ровно, не повышая голоса, он сказал:
— Выдержка, внимательность и спокойствие, на мой взгляд, первые качества артиллериста. А горячность... она даже при глушении рыбы мало пользы приносит.
Краска стыда проступила на лице Берегового, а Петрашко наклонился, взял ком земли и ловко бросил в стайку оглушенных рыбешек. Они мгновенно ожили и нырнули в глубину.
Молча сели командиры на коней, тронулись.
Неожиданно позади раздался топот коня. Они оглянулись. Всадник махал им. От быстрой езды он вспотел, пилотку держал в руке, видимо, не раз она слетала с его стриженой головы.
— Товарищ лейтенант, — обратился разведчик к Петрашко, — вас вместе с заместителем срочно вызывает командир полка.
— Сообщите по телефону: выехали, — ответил Петрашко разведчику, а Береговому коротко сказал: — Тронулись.
Всю дорогу они рысили, не обронив ни фразы. Петрашко не любил вслух высказывать своих предположений, тревог и догадок, когда дело касалось службы, — редкая черта характера, не каждый наделен ею. И только за километр до штаба полка, перейдя на шаг, он, как бы между прочим, обратился к Береговому:
— На батарее удобно. Она всегда в кулаке своего командира находится. Дивизионом управлять сложнее. Разбросанность какая, а все равно ты каждую батарею сам обязан нацеливать куда нужно, держать под контролем.
Курганов стоял у крыльца, рядом с ним нетерпеливо перебирали ногами подседланные кони, — командир полка куда-то собрался ехать.
— Опаздываете, опаздываете, — вместо приветствия проговорил он, вынимая какие-то бумаги из полевой сумки. Тут же, у крыльца, без лишних слов, точно и ясно он объявил Петрашко и его заместителю план погрузки полка в эшелоны, место и время, протянул Береговому приказ.
— Начальником последнего эшелона назначаетесь вы. При погрузке не исключены налеты фашистской авиации. Смотрите мне, чтобы все было в порядке. Ответите, если что. Командир дивизиона, — он кивнул на Петрашко, — со мной в головном эшелоне. Ясно?
— Ясно.
— Действуйте.
6
