продолжала:
— Да не играйте в секреты, все, чай, одной власти... Откуда?
Бойцы притихли, поглядывая то на женщину, то на своего командира.
— Издалека, любезная... Про Азию слышала? — неопределенно протянул Арсений.
— Как не слыхать, слыхала. Земля-то у вас, помимо хлопка, что родить может?.. Да ты не строй мне улыбочки, прибереги для другой. Я вас про дело спрашиваю. Всем колхозом поднялись мы.
— А сама-то ты кто будешь? — прервал Арсений женщину, прилаживаясь к ее тону.
— Бригадир я... Всех отправили. Своих нагоняю.
Женщина нахмурила густые русые брови: тяжело, видно, было ей расставаться с родными местами, нетерпеливо поправила ворот шубы.
— Так, говорите, можно и хлебопашеством в вашей Азии заниматься?
— Вам и не снилось, какие хлеба выращивают у нас колхозы, — уже серьезно, с затаенной гордостью успокоил женщину Петрашко и тронул шпорами лошадь.
Женщина взобралась на свой воз и с вышины приветливо помахала рукой.
— Бейте фашиста, хорошенько его, гада, бейте! А хлебушка народ вам вырастит вволю. Земля-то наша родная, кругом она хороша, выходит!
Береговой и Арсений ехали бок о бок. Молчали.
— Нелегко им с места подниматься, — прервал молчание Береговой, — нелегко.
— Да-а-а. Вот она, война, — глубоко вздохнул Петрашко, отвечая, должно быть, своим мыслям.
В село Ильинское дивизион прибыл к вечеру. Главная улица тянулась вдоль пологого правого берега тихой речушки. На широкой площади высилась над домами и деревьями трехглавая церковь. За рекой чернели огороды, за огородами — лес. Позади деревьев пламенел закат. На площади и на улицах безлюдно, хотя в селе и вокруг него расположился целый стрелковый полк, которому придан дивизион.
«Переезды и марши — позади. Теперь, кажется, мы действительно выдвинулись на линию фронта. Может быть, сегодня ночью прозвучит сигнал боевой тревоги и мы вступим в бой.
Но как... как начнется этот бой? Какие они, эти фашисты? И как мы, совсем еще неопытные воины, будем драться с ними не на жизнь, а на смерть?» — так думал Береговой, возвращаясь в штаб дивизиона после размещения батарей.
В штабе сидели Курганов и командир пехотного полка. Потирая лысеющую голову ладонью, пехотинец делился впечатлениями от рекогносцировки.
— Не знаю, как вас, артиллеристов, а меня такой рубеж мало устраивает. Ни обещанных окопов, ни траншей. Короче — хорошо подготовленного оборонительного рубежа нет.
— Не будем отчаиваться, товарищ майор, — возражал Курганов. — Возведем свой, а «подготовленный» используем как ложный.
— Возведем! — досадливо морщился майор. — Противник едва ли предоставит нам такую возможность. — Майор говорил так, словно находился на очередных учениях, а не на фронте, и это раздражало Курганова.
— У фашистов об этом я не собираюсь справляться...
— Погодите, — прервал Курганова майор, — новый оборонительный рубеж я уже строю. Давайте подумаем о координации сил и действий.
Командиры полков склонились над «стотысячкой», долго и упорно штурмовали ее. Табачный дым плотными тучками уходил по комнате; на столе, возле карты, росла горка окурков. Около полуночи майор поднялся и ушел. Со стола убрали окурки, и на месте «стотысячки» появилась карта двадцатипятитысячного масштаба — умное оружие артиллериста. Она, как скатерть, накрыла весь стол и радовала глаз четкими и важными подробностями обозначенной на ней местности.
— Глядите, — обратился подполковник к Петрашко, — стрелковому полку дано оборонять пятнадцать километров по фронту, а дивизии — почти пятьдесят. На левом фланге — шоссе. А здесь — проселки, овраги, леса. Панфилов предугадывает правильно: именно по шоссе немцы будут пытаться нанести основной удар. Там у нас первый дивизион.
Подполковник умолк и взглянул на Ляховского, как бы спрашивая у него совета, и тот, угадав мысль Курганова, убежденно сказал:
— Одного дивизиона мало.
— В Ильинской оставите две пушечные батареи, — уже тоном приказа продолжал Курганов, обращаясь к Петрашко, — поручите их заместителю, а сами с шестой гаубичной без промедления отправляйтесь на левый фланг... Если потеряете хоть одно орудие — голову снесу!
Так грубо Курганов еще не разговаривал ни с кем, тем более с командиром дивизиона.
Петрашко решительно запахивает шарф; и в полной, внезапно наступившей тишине, ровно и приглушенно, но с удивительной ясностью звучит его голос:
— Товарищ подполковник, голова у меня одна, и ее надо поберечь.
И, прежде чем комиссар полка успевает спокойной репликой разрядить обстановку, под окнами раздается неторопливый конский топот. А там, где только что стоял Петрашко, темнеет влажный след сапог...
К Береговому подходит Марачков и незаметно подает записку. Тот украдкой читает: «Угости нашего Старика тем поросенком. Сегодня у него день рождения. Арсений».
3
Прежде чем уйти с шестой батареей на юг, Петрашко долго наставлял Берегового, как и что сделать в его отсутствие, дал «по секрету» и «на всякий случай» свои аварийные, как он выразился, волны и позывные рации: «Теперь, на фронте, мало ли что может произойти». Огненно-рыжей масти, медлительный и неповоротливый его конь, не шелохнувшись, покорно стоял рядом со своим хозяином. Берегового постоянно раздражало это не в меру флегматичное, вялое животное. Такой ли конь нужен командиру дивизиона! Старая корова, а не строевая лошадь. Не раз, недоумевая, высказывал он свое возмущение Петрашко по поводу его непонятной приверженности к этому рыжему мерину. Но командир дивизиона с улыбкой старшего и дальше видящего человека неизменно отвечал:
— Добрая скотиняка. Не растрясет, не зашибет, не взбесится.
— Что верно, то верно. Твой мерин о рыси и понятия не имеет.
— Зато при случае может в орудийной упряжке заменить корня.
Дмитрий Береговой с ненавистью посмотрел на мерина, который не повел даже ухом, когда Арсений вскинул свое плотное тело на седло.
— Главное, информируй меня о малейших изменениях в обстановке, батареи держи в кулаке, — уже отъехав, предупредил Петрашко заместителя и безуспешно попробовал шпорами прибавить резвости своей «скотиняке».
Береговой смотрел ему вслед, не предполагая, что они расстаются навсегда.
— На наблюдательный? — обратился к Береговому начальник штаба Марачков.
— Поезжайте один, я загляну на четвертую батарею.
Батарея сегодня расположена повзводно. Второй взвод — на закрытой огневой позиции. Орудия первого взвода несли противотанковую службу. Миновав реку, околицу села, Береговой свернул к орудию Соколова. Где оно? Вчера оно стояло на задах огорода, за пустым сараем. Прошлой ночью Береговой вместе с командиром взвода лазил по этим местам.
— Товарищ младший лейтенант, — окликнул его кто-то, — первое орудие занимается подготовкой, занятия проводит командир взвода Макатаев.
Низкорослый и коренастый, на коротких кривых ногах, Макатаев стоял не шелохнувшись, и его степные узкие глаза горели лукавым огоньком самодовольства. За ним — высоченный и нескладный Соколов, не в силах скрыть торжества, широко и откровенно улыбался. Молча Береговой принял рапорт, молча пожал руку. Ничего не скажешь: орудие замаскировано отлично.
Возле орудия, прикрытого сверху маскировочной сетью, строго по-уставному застыл орудийный расчет.
