7
Абдулла Джумагалиев словно создан для песен и мечтаний*. Он невысок, но гибок, как лоза. Глаза у Абдуллы широко открытые, будто вбирают в себя все, что попадает в их поле зрения.
В казахской литературе он появился недавно, а о нем уже заговорили как о крупном поэте, своеобразном и оригинальном. Абдулла в своих стихах скупо расходует краски, в них живет беспокойная, пытливая мысль.
Все это возникло в памяти Берегового, когда он, спешившись, подходил к штабу стрелкового батальона. На крылечке, какими любят украшать свои домики в подмосковных селах, стоял его товарищ по перу Абдулла Джумагалиев. Был он в солдатской шинели. Маленькие его ноги обуты в просторные добротные армейские ботинки, тоненькие икры в опрятных черных обмотках. Винтовка со штыком — выше Абдуллы. Он — часовой в штабе батальона. Береговой бросился к нему:
— Да как же мы с тобой до сих пор не встретились?
— Ты — артиллерия, я — пехота. Ты — командир, я — боец, — с чуть приметной улыбкой объяснил Абдулла так, словно диктовал подстрочный перевод своих стихов.
В шинели, перехваченной тугим поясом, он показался Береговому еще меньше. Но прежде юношеское и почти беззаботное лицо Абдуллы изменилось. Суровая и резкая складка легла меж бровей.
— Мне говорили, что ты работаешь в армейской газете, — припомнил Береговой чей-то рассказ.
— Мое место здесь. Я хочу о многом рассказать своему народу.
«Да, ты прав, и я понимаю тебя», — мысленно согласился с Абдуллой младший лейтенант.
Мелкий дождь сеткой разделял друзей. К тому же сгущались сумерки, и Береговой едва различал лицо друга. Ему хотелось обнять Абдуллу. Так неловко было оставить его под холодным, насквозь пронизывающим дождем одного, и Береговой медлил входить в комнату.
Абдулла, словно угадав его мысли, тихо сказал:
— Тебе пора, командиры уже сошлись.
«Выпрошу для него на денек отпуск у комбата. Пока не начались бои — поговорим обо всем, авось удастся уломать его перейти в газету, а комиссар дивизии всегда поддержит», — старательно убеждал самого себя Береговой и, коротко рванув дверь, вошел в комнату. После приветствия он сразу приступил к делу.
— Товарищ капитан, — обратился он к Степанову, — у меня к вам просьба.
— Что такое?
— Отпустите ко мне до рассвета бойца Абдуллу Джумагалиева.
— Земляки, что ли?
— Больше родственники — литературные братья.
— А-а-а, — неопределенно протянул Степанов, — подойди-ка поближе.
Береговой подошел к столу, за которым сидели Степанов и его комиссар. В шинели, под которой явно угадывалась стеганка, комиссар казался плотным, коренастым крепышом.
— Ты еще ничего не получил разве? — обратился к Береговому Степанов и медленно развернул какую- то бумажку. — На, прочти.
Это была шифровка: левый фланг дивизии ведет с утра бой.
Слово «танки» особенно бросилось в глаза Береговому. У него за рекой два орудия. За рекой ночь, сырость, противный дождь вперемешку со снегом. Жутковато, тоскливо там батарейцам.
— Что же тогда сидеть здесь, — взволновался он, — надо немедленно идти в окопы.
— Сейчас мы туда и направляемся с комиссаром.
— Я буду через минуту, — торопливо проговорил Береговой и выбежал на улицу.
Совсем стемнело. У крыльца по-прежнему стоял часовой, но другой, не Джумагалиев.
В штабе дивизиона Береговой справился о приказе.
— Да, есть, — подал ему бумагу Марачков.
— Поспешим на наблюдательный пункт.
— Я готов. Командиров батарей туда же?
— Да.
И только теперь Береговой приметил: что-то очень важное произошло в настроении бойцов. Все празднично приподняты, но и сосредоточены. Делают все так, как будто стараются исполнить задание не только за себя, но и за товарища...
В блиндаже наблюдательного пункта собравшиеся едва разместились, сидели тесно, прижавшись друг к другу. Нет, не на совещание сейчас пришли командиры и комиссары. Они собрались здесь, под землей, для того, чтобы еще раз посмотреть друг другу в глаза, без слов пожать горячо руки.
На прощанье Береговой удержал Макатаева. Тот командовал сейчас огневым взводом, а взвод стоит на прямой наводке. Ему придется принять первый удар немецких танков. Береговой заметно волновался, волновался и Макатаев.
— Береги... — только и смог сказать Береговой.
— Есть... я понимаю... очень все понимаю, — ответил Макатаев. Он присел и выпрыгнул из окопа. Наступила тишина. Потом сквозь эту тишину и темень донесся голос степановского комиссара:
— Они где-то здесь... да... да, вот тут.
— Береговой, ко мне! — позвал Степанов. — Я буду на изгибе, помнишь? Дай туда связь.
— Сейчас организую.
Говорить больше было не о чем, но им не хотелось расставаться. Степанов, помолчав,сказал:
— Если не хватит провода, подключись к моей линии.
— Хватит, — ответил Береговой.
— Ну, пока. Начинаем воевать.
— Выходит, начинаем, товарищ капитан. Не то что под Крестцами.
8
С наблюдательного пункта, если смотреть на северо-запад, видна хорошо накатанная проселочная дорога. Она вырывается из березовой рощи и по отлогому скату сбегает прямо к Новинкам, потом круто ныряет в речной овраг, поднимается из него и упирается в передовые окопы соседнего стрелкового батальона.
В сторону наблюдательного пункта ответвляются два мало наезженных проселка, с трудом пробирающихся по ложбине влажного луга, по огородам.
...Из-за березовой рощи вынеслись три мотоцикла по два седока на каждом. За ними, на небольшом расстоянии, не спеша, ползли грузовые машины, наполненные людьми. Машины ползли так медленно, что за ними легко поспевали две конные артиллерийские упряжки с легкими орудиями.
Солнце спустилось за кроны деревьев и не мешало смотреть. В стереотрубу отчетливо были видны и люди с карабинами в руках, и машины, и толстые короткохвостые кони.
Мотоциклы выкатились на еле приметный бугорок перед Новинками и остановились. Мотоциклисты приложили к глазам бинокли, направляя их в сторону села.
В Новинках — тишина, мертвое безлюдье. Береговой и все, кто был рядом с ним, испытывали томление, сходное с тем, какое испытывают люди, находясь в поле перед началом грозы.
Внезапно около мотоцикла, что остановился впереди остальных, вспыхнул землисто-голубоватый клубок. Задний седок опрокинулся, а водитель бросил руль и, пригнувшись почти до земли, устремился за остальными мотоциклами, которые, быстро завернув, понеслись назад. Мотоциклист бежал не по прямой, а странно вихляя из стороны в сторону, словно потеряв способность управлять своим телом.
Не успели в замешательстве остановиться машины, как первый залп полудивизиона взрыл землю невдалеке от них. И тогда, словно по команде, из машин в сторону опушки выпрыгнули немецкие стрелки, а
