наряженных детишек. Быстроглазый Дожа на домбре играл кюй Курмангазы, а елка, унизанная туманными огнями, поворачивалась, словно сама Вселенная. Когда последний малыш получил свой гостинец. Ефим что-то сделал в поворотном круге, и тотчас раздался взрыв, тысячи крошечных фейерверков разлетелись разноцветными звездочками по всему залу. Со сцены полились звуки вальса, и все закружились. Остался на месте лишь Дожа, рядом с ним застыла в неловкой позе тоненькая Батен.
«Они точно фотографируются», — подумал Игорь, но тут Феня подхватила его и, подчиняясь ритму вальса, они закружились в танце. Когда Феня улыбалась, ее лицо становилось доверчивым, ласковым. Это очаровывало и волновало Игоря.
— Сколько вам лет? — быстро спросила Феня.
— Уже двадцать семь.
Она запрокинула голову, рассмеялась и стала той — ласковой, доверчивой, щедрой.
— А мне, угадайте, сколько?
— Десять лет разницы это пустяки, — продекламировал Игорь. И запнулся — получилось невежливо, по крайней мере, в отношении дамы. Он хотел извиниться, но оркестр внезапно оборвал мелодию. Феня отстранилась от него и до того, как пары разбрелись по своим местам, исчезла.
Разошлись по домам и дети. Возле елки по-прежнему сидел с домброй Дожа, а рядом с ним все в той же неловко-напряженной позе стояла Батен. Вдруг девушка выпрямилась, а джигит вскочил на стул и срывающимся голосом сказал:
— Достар и друзья! Тише!.. Я и Батен, мы приглашаем вас на нашу свадьбу!
На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина и стало слышно, как за окнами посвистывает поземка. Потом все потонуло в шуме голосов. На Батен налетела Алма:
— Это правда? Правда?
— Да.
— Но когда вы решили?
— Только что.
— С ума сошла!
— Кажется, — растерянно улыбнулась Батен. — И не жалею.
— О чем не жалеешь? — не поняла Алма.
— Что сошла с ума.
— Ах, сегодня с тобой говорить бесполезно. Дожа... да слышишь ты или нет, — и затормошила домбриста. — Когда свадьба?
— Как ты думаешь — когда? — озадаченно спросил Дожа, ни к кому не обращаясь.
— Я думаю, самое лучшее — завтра, — протирая запотевшие очки и поблескивая близорукими глазами, посоветовал Ефим.
— Так тому и быть, — согласился Дожа.
— Что вы говорите? — возмутилась Алма. — Такие вопросы решают женщины. И никто не лишит нас этого права.
Разомкнув кольцо молодежи, к невесте подступил Саймасай. Он снизу вверх так взглянул на парня, что тот моментально спрыгнул со стула и прижал к груди домбру.
— Так-то будет лучше, — миролюбиво буркнул Исахметов и строго спросил Батен: — А ты написала родителям? Посоветовалась ?
— Нет, — тихо призналась девушка.
— Твое дело, племянница. Ты взрослый человек и вольна поступать как тебе заблагорассудится. Но я бы на твоем месте не стал от родителей скрывать свою свадьбу. Посоветовался бы. Правду я говорю, Сергей Афанасьевич? — повернулся он вдруг ко мне.
Ах, Саймасай, Саймасай, ты и не подозреваешь, в какое трудное положение поставил меня! Ведь женился я без спросу. Привел в дом любимую и прямо сказал матери: «Вот моя жена». Мама моргнула глазами, ставшими сразу влажными, и сказала «Любви вам и счастья». И я почувствовал, как ей обидно, больно. Но во имя нашего молодого бездумного счастья она переломила себя.
Все это пронеслось в моей голове, и я не смог лгать, кривить душой перед притихшими молодыми людьми. Так и сказал:
— Я женился без спросу.
Взрыв ликования потряс своды клуба. Не смеялся Саймасай. Не смеялась Батен. Что-то сложное происходило в ее смятенной душе.
Не могли этого не заметить подруги. Они первыми притихли, за ними угомонились и парни. И тогда Батен твердо сказала, не поднимая глаз:
— Хорошо, ага, свадьбы завтра не будет.
— Будет! — рассердился Дожа.
— Не будет ни завтра, ни через неделю... совсем не будет! — крикнула Батен и, разрыдавшись, выбежала из зала.
Алма и Дожа бросились за ней.
Игорь оскорбился за девушку и, подойдя к отцу, отчеканил:
— Ты все испортил! Это жестоко, — и медленно вышел из зала.
Мы с Исахметовым уныло стояли посреди обескураженной молодежи. Нас жалеючи, Ефимушка изрек:
— В заявлении Дожи, действительно, не все конструктивно... Оркестр, совхозную полечку!
Приунывшие от безделья музыканты грянули польку во всю силу молодых легких, и в потоке бравурных звуков вскоре потонуло маленькое недоразумение со свадьбой. Мы с Саймасаем отошли в сторонку. Оба понимали Батен: ей так хотелось счастья — без разрешений, советов и отсрочек! И вдруг — это старческое наставление. Все, решительно все разрушено, погублено. Не будет ни счастья, ни свадьбы!
Но я не могу, нет, не могу винить Саймасая. Быть может, в его тревоге и заложено подлинное счастье Батен?
— Эх-хэ-хэ, у них свадьба обязательно состоится. Пойду домой, — устало говорит он.
Я не удерживаю старика. Мне приятно на народе. Я испытываю счастье там, где люди. Ко мне подбегает быстроногая с огромными, как влажные сливы, иссиня-черными глазами восьмиклассница Рая — сестра Ефима, чуть ли не плачет.
— Скажите им, скажите, пускай сыграют вальс. Они вас послушают, Сергей Афанасьевич.
— А с кем ты танцуешь?
— Странный вопрос, конечно, с вами!
Играют вальс, и мы танцуем. Раненая нога саднит, а потом начинает прямо-таки гореть. Но я держусь молодцом: зачем огорчать девочку. Она не танцует — летит и надо лететь вместе с нею, хотя выступил на лбу пот. А Райча — так ее стали все звать с легкой руки Дариги — под стать жаворонку щебечет:
— Я как потанцевала тогда, первого сентября, с вами в школе, ну ни с кем больше не нравится.
Да, был такой грех — в первый школьный день меня пригласили в школу помочь ребятам разбить свой сад. В перерыве мы устроили танцы — для разминки. Помнится, Рая тогда трудилась в поте лица, устала, а танцевала легко. Однако не надо думать, что она просто увлекающаяся натура. Райча опасно наблюдательна. Вот она привстала на цыпочки, не нарушая па, и доверчиво, жарко зашептала:
— А правда, что яблоко от яблоньки далеко не падает? Вы же знаете, что мы своими комсомольскими силами строим школу-интернат. И вы на прошлом субботнике работали вместе с нами: таскали кирпичи, тесали бревна, замешивали бетон. Знаете, как это вдохновило ребят — по три нормы выполнили! Мы были в восторге. По вашему примеру и другие руководящие товарищи работали. Разве это плохо или зазорно?
— Ты, Райча, ставишь меня в неловкое положение. Пощади.
— Нет, я знаю: эта традиция идет от первых коммунистических субботников. Но вы не слышали, как шипел бухгалтер Якубенко: «Мельчает человек на глазах... теряет среди масс авторитет и нас туда же тянет. Руководитель должен руководить, а не кирпичи таскать». Вы только подумайте!
Лицо Райчи от гнева раскраснелось, глаза увлажнились, блестят.
— Положим, эта яблонька (хотя мне такое сравнение — нож к горлу!). А где же яблочко?
— Рядом. Я поранила себе палец — проволокой разрезала, вот этот. Побежала в больницу. Ноги так вытерла, так вытерла: я же сознательная — чистота залог здоровья. Вхожу в перевязочную, а там Федосья
