яблочный, кола. Всё ледяное, даже пирожки. Я так питаться не привык. Во-первых, мне подавай салат, а во-вторых, я терпеть не могу ледяную еду. Мне в детстве внушили, что это вредно для горла и желудка. Подозреваю, что это одна из тех родительских установок, которые содержат истину. Единственное, что мне удавалось, так это плавить куски льда в кипятке. Получалась тёплая вода. Лёд я зачёрпывал в лёдогенераторе, а кипяток наливал из автомата с водой. Машинное царство. В итоге у меня начался непроходящий насморк.
Бутылка «Столичной»
Солнышко разбудило нас. Мы приняли душ, я использовал шампунь против выпадения волос на основе плаценты, почистили зубы и причесались. Я щедро намазал волосы гелем Vella. Отталкивающее насекомое предстало перед нами в размазанном по стене виде.
— Это не твоих рук дело? — обратился я к Юкке, указывая на склизкий след.
— Неа. Я в детстве лягушку укокошил, так меня мать так за уши отодрала, что я с тех пор стал пацифистом.
— Наверное, Валдис. У них там фашистские парады устраивают, что ему стоило кузнечика убить, — предположил я.
— Парады в Латвии устраивают, а Валдис из Литвы.
— Все прибалты одинаковые.
— Эй, полегче!
— Тебя я не имею ввиду.
— А кого имеешь?
— Ну… ну все эти выебоны про независимость, про оккупацию, всю эту хрень…
— Какая хрень?! Ты сам рассказывал, как твой дедушка командовал танковой частью, вторгшейся в Эстонию в сороковом!
— Это была война, сто лет назад, не начинай…
— Что не начинай! Гитлер со Сталиным разделили Европу. Твой дед ничем не отличается от немцев, которые въехали на танках в Польшу или во Францию.
— Юк, не кипятись. Плох тот солдат, который не выполняет приказ. Дед был солдатом, это давно было…
Юкка завёлся:
— Всю мою семью посадили на платформу и отправили в Сибирь. Просто так, ни за что ни про что! Даже вагона не дали! Представляешь, что такое в ноябре месяце на открытой платформе кататься?! Дед художником был, его как в костюме с галстуком взяли, так он в галстуке за Урал и приехал. У матери зубы выпали, потому что она в лагере родилась, витаминов не было. А ты говоришь приказ…
Я обнял друга.
— Старик, не злись… Что было не вернуть… Мы же друзья… они были врагами, а мы друзья…
Юкка отпихнул мою руку, но не зло.
— …ладно, ты тоже не принимай близко… про деда. Я же его люблю, помнишь как он нас самогоном угощал?
— Круто было!
Мы вспомнили, как гостили у деда в деревне, как он поил нас первачом на ореховых скорлупках.
— Всё, замяли. Пойдём к Джеку.
Мы отправились наниматься к Джеку. У него был ресторан «Майкос», второй в долине. Там полагались чаевые. В свободное от гольф-клуба время мы решили вкалывать в «Майкосе».
Джек оказался восьмидесятилетним громилой. Живчик с лицом и голосом алкоголика, выглядящий лет на пятнадцать моложе. Бывший солдат. Ветеран всех войн двадцатого века. Стены холла «Майкоса» сплошь в орденах. Джек хриплым голосом поведал нам о своих подвигах. Показал медаль Чести Польского королевства и высшую награду Эфиопской империи. Затем продемонстрировал виртуозное владение русским матом. Видать имел дело с нашими. Не ясно только, на чьей стороне. Расхохотался и пригласил одного вечером поработать басером, то есть помощником официанта. Решили, что пойдёт опытный Юкка.
В гольф-клубе день был тяжелый. Приходилось таскать вёдра со льдом, ящики с вином и напитками. Раскладывать приборы и салфетки. Мне отчаянно хотелось высморкаться, но я культурно глотал сопли и улыбался. Пользоваться платком я не привык, да и сунуть его было некуда. Наряд официанта карманов не предусматривал. Чтобы не спёрли ненароком какой-нибудь деликатес.
Мы ничего не ели ровно сутки. Поэтому вплоть до ланча я тихонько икал и напевал, чтобы заглушить бурчание в животе.
— Отнеси это в женскую раздевалку, — попросила Сигита, указывая на поднос с коктейлями.
— Не понял?
— Что, не бывал никогда в женских раздевалках? — Сигита заржала. — Дамы просили подать им напитки прямо в раздевалку. Вторая дверь справа по коридору.
Я ухватил поднос обеими руками.
— Не бойся, они не кусаются… наверное, — напутствовала меня озорная литовка.
Так как руки были заняты, в дверь я постучал лбом. Не сильно, только для звука.
— Войдите, — донеслось изнутри.
На диванах, вокруг низкого столика разместились четыре леди младшего пенсионного возраста с полотенцами на головах. Я поставил поднос на стол.
— Махито мне, скотч мне, — затараторили дамы, разбирая напитки.
Я взял поднос и собрался уходить.
— Ты откуда?
— Сори, мэм? — не понял я вопрос.
— Я спрашиваю, из какой ты страны, — по слогам произнесла дама с каштановыми кудрями, выбивающимися из-под полотенца.
— Я из России, мэм. Из Москвы.
— О, я была в Москве, там очень красивое метро.
— Прошу прощения, мэм? — я клял себя за тупое упрямство, которое проявлял в борьбе против материных уроков английского. Знай я язык нормально, смог бы поддержать с миллионершей светскую беседу, блеснуть чувством юмора и… кто знает. Может, бороздил бы сейчас волны Карибского моря на собственной яхте.
— Я говорю, что в Москве красивое метро, — леди обрисовала руками овальные своды, длинные эскалаторы и даже погудела на манер поезда, чтобы до меня дошло.
— Да, метро у нас ничего.
Другие дамы прыснули.
Каштановая пристально смотрела мне в глаза.
— У русских редко бывают тёмные волосы. И ресницы у тебя такие длинные…
— Что, простите?
— Айлэшес! — раздражённо выговорила дама, растопырив ладони над своими веками. Материнские нотки. Я снова тупил на уроке английского.
— А, понял. Спасибо, мэм, — я улыбнулся, стараясь вложить в эту улыбку всё обаяние.
Дамы рассмеялись.
— Ступай.
Каштановой было не интересно учить гастарбайтера языку. Ей требовался парень с навыками.
— Ну как? — с усмешкой поинтересовалась Сигита.
— Нормально, — с наигранным безразличием ответил я.
После работы я поплёлся в коттедж отлёживаться. Юкка ушёл басерствовать, а я мечтал только об одном — завалиться под одеяло. За окном лил тёплый дождь.
В домике шли бурные приготовления. Одна мадам, живущая неподалёку, пригласила всех на пикник в
