Запах метро
Как было оговорено заранее, нас покормили завтраком. В роскошном университетском зале с тёмными панелями и старой резьбой организовали «шведский стол». Синтезированное из порошка месиво, называемое омлетом и пережаренные ломтики бекона, ободранного с боков генно-изменённых свиней, подавали в качестве основного блюда. К этому прилагались кексы с искусственными красителями, йогурты с ароматизаторами и яблоки, пахнущие резиновой прокладкой на дверце холодильника. Прекрасная идея «шведского стола» была попрана американцами, как пакт Молотова-Риббентропа Гитлером. Повсюду царила лишь иллюзия выбора. Я не гурман, я привык ко всему благодаря моей, вечно опаздывающей на работу, мамочке, которая кормила меня чем угодно, но только не химикатами.
После завтрака боевая тётка с оптимизмом недавно брошенной мужем одинокой сорокавосьмилетней женщины обрисовала перед нами радужные перспективы пребывания в Штатах. Огромный зал, заполненный жаждущими приключений молодцами из Европы, гудел и мало интересовался её словами. Тётка скоро свернулась, нам раздали буклеты с жизненно важными телефонами и отпустили на все четыре стороны. Я заглянул в буклет: федеральная справочная скорой помощи, справочная поиска людей, справочная ночлежек…
Мы съехали из хостела и отправились в Бруклин, на более дешевый ночлег, заранее найденный Юккой по Интернету. Чтобы добраться туда, мы впервые спустились в метро. Подземка удивляла больше, чем безразличие таможенников. Во-первых, это был ледник, во-вторых, зловонный ледник. Сразу вспомнилась школьная экскурсия в колбасный цех. Там был ангар-холодильник, где с потолка свисали сотни свиных туш. Нет, там не воняло тухлятиной или чем-то подобным. Там просто пахло мясными деликатесами. Только это был концентрированный до предела запах. Тогда я понял, что даже вкуснятина, возведенная в абсолют, может стать отравой. Тогда я понял, как пахнет смерть. В нью-йоркском метро пахло смертью, а ещё отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия. Башка трещала, я сидел в сортире и силился понять, куда же мне деть горы пустых бутылок и окурков, плавающих в стаканах.
Восемнадцатилетие бывает раз в жизни, а в колбасные цеха регулярно ходить не надо. Метро же вещь столь обыденная, что без неё никуда, даже если там холод и смрад. Мы попали в баню наоборот. Долго мерзнешь, чтобы потом выскочить в жару. Но пришлось взять себя в руки, выложить по одному зелёному с полтиной и трястись в стальном вагоне до нужной станции, зажав носы. Так как метро наполнено неграми, а мы морщились, то некоторые из них, озабоченные проблемами расизма, поглядывали с неодобрением. Наша дрожь, вызванная холодом, усилилась, мы начали дрожать ещё и от страха. За мнимый расизм нас не побили. К тому моменту, когда пот на наших телах начал превращаться в лёд, а запах вплотную подвел к обмороку, поезд остановился на нужной станции. Мы выпали из вагона.
От наших ног расползался Вавилон. От ног потому, что мы стояли у перил эстакады, по которой грохотали стальные змеи поездов. Эстакаду соорудили в досварочную эпоху, поэтому она состояла из железных конструкций скрепленных заклёпками. Внизу среди трёх-четырех этажных зданий копошился разношерстный люд. На горизонте в солнечном мареве плавились небоскребы Манхэттена. Мы спустились по дощатым ступеням.
За счет зелёного цвета и множества арок эстакада походила на восточные дворцы из сказок. Каждые три минуты её сотрясал поезд. Мы двинулись вдоль, мимо выставленных на тротуар старых холодильников, стиральных машин и продавленных диванов.
Второй хостел
Второе место нашего обитания находилось в двух шагах от станции метро. Окна комнаты выходили на метро-рельсы. Когда проезжал поезд не слышно было собственного голоса. Кроме нас в комнате проживали ещё пятеро парней. Спали на двухъярусных кроватях. Мне достался верхний. В районе головы в стене зияла чёрная дыра, в которую мог бы уползти небольшой ребенок одного из вечно голодающих народов.
— Прикинь, ночью оттуда вылезет крыса и отъест тебе башку! — пошутил Юкка.
Мне было не до шуток. Кто мог гарантировать, что из этой чёртовой дыры и вправду не появится крыса и не сожрёт меня, пока я буду спать? Эта дыра пугала меня, но неприятности приходят не оттуда, откуда ждёшь.
Этажом выше жили девицы, две блондинистые немки-близняшки и аппетитная китаянка. Откуда такая информация? Рассказал рыжий ирландец, спящий на нижней койке. Мы бросили сумки и двинули в город на поиски работы.
До центра Манхэттэна мы добрались с трудом. Если в Нью-Йорке ты сел в поезд, идущий по красной ветке, это гарантирует, что он вдруг не свернёт на зелёную. Кроме того, некоторые станции поезда проезжают без остановок. Так что к вони и холоду, добавляются ещё и элементы ориентирования в подземелье. Игра на выживание всего за полтора доллара. Мы выиграли, вышли среди небоскрёбов Уолл- стрит.
Мы стояли среди толкающихся клерков, а каждая открывшаяся дверь обдавала волной ледяного кондиционированного воздуха. Мы застыли, задрав головы, насколько позволяла шея, заворожённые сверкающими фольговыми верхушками рукотворных айсбергов. Небоскрёбы 30-х напоминают вертикальные бруски алебастра, украшенные железом и стеклом.
Если сравнить полуостров Манхэттэн с кораблём, а здания с командой, то самые рослые громилы сбились в кучу на носу и по центру, в районе Парка. Остальной город застроен восьми-десяти этажными домами из кирпича тёмного, приятного глазу, цвета. Колонны с капителями — цветами лотоса подпирают тяжёлые скульптурные фризы, каменная резьба карнизов, стягивает стены, разноцветные керамические венки обрамляют окна, бронзовые зелёные совы гнездятся под крышами, острые шпили сверкают, стальные ястребы водостоков готовы сорваться при виде добычи. Сразу видно — строили люди, уверенные в собственном бессмертии. Особенно горделиво стояли башни «Близнецы». Братья-рыцари, охраняющие залив, а заодно и весь Западный мир…
Стоя у подножия двух башен, мы чувствовали себя припечатанными ими на веки. У нас возникла дерзкая мечта — устроиться туда мойщиками окон. Полировать до блеска эти стеклянные латы, пока за которыми подписываются контракты, решаются чьи-то судьбы, происходит любовная игра. Но в газетах таких объявлений не было. В них вообще ничего путного не предлагалось. По крайней мере для нас. Требовались только девочки-сиделки или выгуливальщики собак за копеечную плату. Поужинали в Чайна- тауне.
Домой вернулись уже в темноте. В животах переваривался рис, залитый пивом Чинтао. Подходя к дверям, мы остановились, чего-то не хватало. Напротив тускло светилась алкогольная лавка.
Я дал суровому мужику очередную сотню и получил девяносто с мелочью сдачи и здоровенную бутыль кислого калифорнийского шабли. Документа, подтверждающего мое двадцатиоднолетие, мужик не спросил. Мифы рушились на глазах. Подхватив бутыль за горлышко, как гранату, мы направились штурмовать немок и аппетитную китаянку.
Немецкие близняшки и аппетитная китаянка
В общей гостиной собрались немногочисленные обитатели хостела, сползшиеся из города после жаркого дня. Здесь был ирландец Шон, ожидающий получить по знакомству работу вышибалы в баре одного из «Близнецов», парочка смурных персон незапоминающегося пола и, конечно же, две одинаковых немецких крестьянки и китайская пампушка. Они оказались и вправду загляденье: после трудового дня тевтонки готовили ужин, а азиатская лентяйка развалилась на диване. Я грохнул на стол шабли, компания
