начинка. Малюсенькие балконы кренятся под весом всякого хлама, собранного жильцами. Старые автопокрышки, лыжи, вышедшие из строя холодильники. Снаружи к балконным ограждениям привязаны санки. На одном балконе на бельевой верёвке висит инородный элемент, шкура зебры. Уж не водятся ли поблизости, кроме крыс, ещё и зебры?
Некоторые балконы украшены попытками хозяев их застеклить. Кособокие рассохшиеся рамы, не подходящие по размеру друг к другу, высотой в пол-окна и застеклённые лишь кусками. За окнами кухонь свисают авоськи с продуктами. Вороны норовят стащить эти припасы, и тогда неопрятные толстухи или мужики в несвежих нижних майках распахивают окна и шугают птиц.
У подъезда спит несколько автомобилей: один-два на ходу, остальные – вросшие колёсами в грязь и накрытые, будто саваном, истлевшим брезентом.
– Пап, а правда Москва – самый красивый город на земле?
Я оглядываю мир вокруг себя:
– Ну… – Вопрос меня огорошил. – Может быть, не самый, но один из самых – уж точно…
Молча идём дальше. Ваня никогда не видел других городов. Я видел. Я понимаю, что окружающая грязь и нищета никак не вяжутся с красотой, но что-то во всём этом есть… что-то противоречивое, парадоксально красивое, как в нефтяной «Венере». И Ваня увидел это. Только это не красота, это любовь. Не к городу, не к стране. Просто любовь, любовь вообще.
Я иду с Ваней рядом, и внутри меня разливается это чувство. Любовь к брошенным «Жигулям», чей хозяин давно умер, к жирным швам между панелями, к авоськам за окнами. Впервые на меня нахлынула любовь к миру. Без всяких оговорок. Просто любовь.
Найдя нужный дом, позвонили в домофон.
– Слушаю вас, – ответил тот же низкий голос, что и в трубке.
– Ирина, это Фёдор, мы с вами договорились… – объясняю я.
– Заходите, третий этаж, – донеслось из передатчика. Замок протяжно пищит. Ваня тянет дверь на себя, мы входим в тёмный подъезд.
Пахнет протухшей водой. А может, мёртвыми крысами, разлагающимися в подвале. Одна из дверей третьего этажа, простеганная ромбами чёрного дерматина, приоткрыта. Предупредительно громко вытирая ноги и покашливая, мы заходим в квартиру.
Из комнаты показалась полная брюнетка с проседью, в расписном халате.
– Здравствуйте, Ирина.
– Здравствуйте, тётя Ира.
– Вы Фёдор? – обращается она ко мне.
– Точно.
– Здравствуй, Ваня. Одежду вешайте туда, тапочки здесь. Как добрались?
– Нормально.
– У нас район специфический. Тут разлом в энергетической коре проходит. Сильное поле бьет из земли. Чай, кофе?
– Спасибо, перед выходом попили, – отказываюсь я.
– Тогда пройдёмте. – Ирина манит нас за собой в комнату.
Жарко, пахнет вчерашним супом. Окна заклеены, форточек нет. Ирина не проветривает. В комнате стоит диван, тёмная «стенка» с телевизором, десяток женских романов на полке, ваза с пластмассовой розой и павлиньим пером, раскрашенная фотография семейной четы с застывшими лицами, софа…
На софе лежит человек, накрытый тюлевой занавеской.
По спине пробежали мурашки. Не оборачиваясь, Ирина даёт привычное пояснение:
– Муж… два года назад заснул. Смещение энергетического двойника плюс кармические грехи… кое- какие обязательства у него из прошлой жизни.
– А… – только и протянул я и посмотрел на Ваню. Мог бы меня предупредить, он же здесь бывал. У него серьёзное лицо, будто на церковной службе.
– Итак, какие ко мне вопросы? – переходит к делу Ирина.
– У нас оказался чужой предмет… случайно… мы хотели бы его вернуть… мы не знаем, что делать… у нас неприятности начались, думаем, из-за этого… – немного запинаясь, разъясняю я.
– Предмет с собой?
– Э… да… как вы сказали… Вань, доставай.
Ваня извлёк из пакета сложенный холст и гордо развернул. На лице Ирины ничего не отразилось.
– Сейчас я проведу сеанс. Прошу меня слушать беспрекословно и не задавать вопросов.
– Конечно… да… – Я киваю несколько раз.
Ирина зажгла свечи, положила перед собой картину, взяла в руку пирамидку на верёвочке, закрыла глаза и спросила:
– Маятник, можно к тебе обратиться? Если да, качайся по часовой стрелке.
Я смотрю на маятник не отрываясь, Ваня смотрит то на него, то на меня. Ему не впервой, он чувствует себя более искушённым. Более взрослым. Он мой проводник в мире духов, энергий и карм.
Маятник завертелся, сначала медленно, потом быстрее. Рука Ирины не двигается, сквозняка нет, маятник крутится против часовой стрелки.
– Что такое? Не хочешь, устал? – ласково говорит Ирина маятнику. – Ну ничего, отдохни. – Она подержала пирамидку в кулаке, подула на нее. – Придётся по-другому. Сейчас я разденусь, вы не пугайтесь, мне будут нужны ваши руки.
Не успела она договорить, как халат оказался на полу. Ваня замычал неопределённо, видимо, таких номеров ясновидящая раньше не выкидывала. Я постарался сохранить выдержку, хотя это непросто, когда перед тобой стоит крупная тётя бальзаковского возраста, абсолютно голая.
– Руки, – скомандовала она.
– Мою? Пожалуйста… Моей достаточно? А то Ваня… э… для него это… необычно…
– Мне нужна рука того, кто совершил кражу, – отрезала Ирина.
Не знаю, какая она там ясновидящая, но в людях разбирается, всё сразу про нас поняла. Я протянул руку, стыдясь холодной ладони, которая вдобавок вспотела. Ваня последовал моему примеру. Ирина крепко прижала наши руки к свои грудям. Я подумал, что при спящем не первый год муже для неё это неплохой официальный способ контактировать с мужчинами. Под пальцами ощущаются мясистые соски, украдкой я поглядел на Ваню, он дышит очень быстро. Как бы инфаркт не хватил, всё-таки врождённый порок сердца… Впрочем, хоть бабу перед смертью полапает. Не самый плохой вариант.
Сначала Ирина подвывала некоторое время и вдруг заговорила неразборчиво:
– …дорога… спешит… мужчина спешит… подарок… он везёт подарок… опаздывает… поворот… – Она стала всхлипывать, из-под закрытых век потекли чёрные, пополам с тушью, слёзы. – Смерть!.. Я вижу смерть! – воскликнув это, Ирина раскрыла глаза. В них светился ужас. – Во что вы меня впутываете?! – заорала она, отталкивая нас. – Я видела смерть! Я со смертями не работаю!
Ваня совсем притих. Я весь дрожу. Не знаю, что меня напугало больше: её внезапный крик и чёрные слёзы или то, что она достоверно описала ситуацию, в которой картина досталась нам.
– Мы… м-мы никого н-н-не уб-б-бивали, это был несчастный с-случай! – бубню я, заикаясь. – Ваня случайно взял картину, просто она ему понравилась. Мы хотим её вернуть хозяевам… тем, кому художник её вёз…
– Он не хочет! – перебила Ирина, накидывая халат и указывая на Ваню.
– Ему нравится картина, но он готов вернуть её, помогите нам… у нас после этого неприятности начались… – взмолился я.
– Хорошо, руки… – Она снова входит в транс. – Дорога… подарок… вижу прошлое… у вас у всех общее прошлое… и… будущее… чёрное, липкое… брызжет в лицо… солнце… – Ирина сжала мою ладонь.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – Это уже Ваня.
«Всё, бля, инфаркт», – мелькнуло в голове. Поворачиваюсь. Волосы встают дыбом.
Вместо корчащегося в сердечном припадке Вани на кровати медленно поднимается человек под тюлем. Муж. Не опираясь на руки, а просто так взял и сел, как ожившие мертвецы в кино. Сел, а тюль как был на нём, так и остался. А он через него смотрит.
– Ай! Ой! Мама! – не своим голосом взвизгнул я, вскакивая и отдёргивая руку.
