семью. Сначала папа пытался отвлечь меня игрой, но я была непреклонна. Капризничала, отказывалась есть. У меня даже температура поднялась, я просто мечтала о смерти ежей. Тогда папа, очень грустный, выставил блюдечко с молоком возле дома и выманил всех ежей. Каждого ежа он сажал в коробку. У них такие серые мордочки, как у поросят. Когда все ежи были в коробке, папа в последний раз посмотрел на меня. Ни фига, я хотела крови! Папа подошёл к коробке, достал самого большого ежа, бросил на землю и ударил вилами. Бабушка попыталась закрыть мне глазки, но я запретила. Я смотрела, а папа отвернулся. После первого убийства что-то у меня внутри… как это по-русски…
– Зашевелилось?
– Дрогнуло?
– Да, наверное, дрогнуло. Но я решила быть последовательной, как взрослая, и не поддаваться эмоциям.
– Это сколько тебе годиков было? – уточнила Соня.
– Семь. Последнее лето перед школой. – Маша выпустила облачко сигаретного дыма. – В общем, папа, поняв, что отвертеться не удастся, начал не глядя бить вилами в коробку, где они сидели. Я помню этот звук. Дух-дух. А ежи даже не пищали. Папа колотил как сумасшедший, и тут я всё поняла.
– Что поняла?
– Да всё вообще… К бабушке я больше не ездила, отец стал редко со мной видеться. Мы с ним это никогда не обсуждали.
– Это не связано, – сказала Соня. – Просто он не мог долго жить в одной семье.
Повисла пауза. Поленья трещат, Ваня учащённо дышит.
– Не переживай, в детстве мы все много ужасов наделали. Я вот пыталась убить маму, – прервала молчание Соня.
– Убить маму! Йес! – зловеще прорычал я, и все снова разразились хохотом. Даже богобоязненный Ваня не пытается воззвать к приличиям, а гогочет вместе с нами, да ещё брызгая слюной.
– Расскажи про маму! Расскажи!
– Короче, ей за меня в школе выговор сделали. Типа, ваша дочь ходит в стоптанных кедах. Уроды советские! Моя мамочка, вместо того чтобы заступиться за единственную дочь, пришла домой и отхлестала меня прыгалками. Ну и я реально попыталась её завалить.
– Как?
– Разбивала в её комнате градусники. Ртуть ведь очень опасная, ну я и рассыпала её везде в маминой комнате. Думала, она помрёт, не тут-то было. Жива-здорова до сих пор, ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха-а-а-а-а-а-а-а-а! – поддержал Ваня. – А я тоже могу убить!
Что-то он больно разошёлся.
– Вань, успокойся, – трогаю его за плечо, но самому тоже отчего-то очень смешно. – Кого ты собрался убить?
– Посмотри! – Ваня тыкает пальцем в печь.
– Куда смотреть?
– Сюда!
– Вань, это печь, я вижу. Ты собрался грохнуть нашу старушку печь? – прыская от смеха, вопрошаю я.
– Не печь! – смеётся Ваня. – Тут щель. Посмотри.
Между кирпичами в самом деле есть щель. По настойчивой просьбе Вани я приближаюсь и смотрю. В щели оранжевое марево огня. Кажется, что подсматриваешь за каким-то страстным действом.
– Красиво, ну и что? Что ты собрался убить? – спрашиваю я, отойдя от печи.
– Огонь! – Ваня закрыл поддувало и задвинул вьюшку. Буйство в огненном телевизоре прекратилось, пламя потухло, а через зазоры в дверцах повалил дым.
– Вань, прекрати! Угорим сейчас! – Я выдвинул вьюшку. Согнулся, прижав руку к глазам.
– Что случилось?!
– Дым попал, ерунда…
– Убить огонь, фантазёр! – смеётся Соня. Все снова покатываются со смеху, даже я. Тру глаза и гогочу.
– Слушайте, с вами всё в порядке? Почему вы ржёте постоянно?
Хихикая, я взглянул на Соню, она показалась мне ужасно смешной. И Ваня, и Маша, и мой собственный вопрос.
– Ты в баклажаны ничего не подсыпала? – обратилась Маша к Соне с наигранной серьёзностью.
– Не-а.
– Может, помидоры кто-то сглазил? Мама говорила, что жена Тимофеича завидует нашим помидорам… – таинственно предположил Ваня.
– Вашим помидорам?! Ха-ха-ха! – неожиданно порочно хохотнула Маша.
– Консервы!.. – вырвалось у меня.
– А на самом деле? Консервы ведь военные, старые…
– Деду капитан-подводник подарил!
– Им там что-то подмешивают, чтобы в замкнутом пространстве не колбасило…
– Хочешь сказать, мы наебенились наркоманской тушёнкой?!
– Ага!
– Ха-ха-ха-а-а-а-а! – совсем уж неприлично загоготал Ваня. Соня ответила «гы-гы-гы», Маша подхватила. И я не удержался.
– Она ведь ещё и настоялась, так сказать! Покрепче стала…
– Я сто лет мяса не ела. А нам плохо не будет? – сдерживая подступающий смех, спросила Маша.
– Завтра отходняк накроет!
– Не буде-е-е-ет пло-о-о-хо-о, а-а-а-а-а-а-а-а! – заорал Ваня, схватил Соню за руку, стащил её с кресла и пустился с ней в странный танец. Соня сопротивления не оказала.
– Вань, а Вань, погоди! Что это ты так разошёлся?! – кричу.
– Разошёлся-я-я-а-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха! – Ваня оставил Соню и принялся скакать в одиночку по гостиной.
Меня разбирает смех, но где-то в глубине сознания чувствую опасность. У него же сердце…
– Давай-ка, старина, чайку попьём…
Ваня ничего не хочет слышать, его распирает от радости, ему хочется танцевать.
– Чего к парню пристал?! Тихоня нашёлся, ты ещё кредит в банке возьми! Ипотечный!
– Ипотечный! Ха-ха-ха! – вторит проносящийся мимо Ваня.
– Круто дедушкины запасы вштыривают! Машка, музыку! – гикнула Соня.
Оборачиваюсь. Мария-Летиция-Женевьева уже наполовину стянула чехол с пианино. Откуда к ней вернулась бодрость? Она же валялась только что, как мешок с картошкой. А вот уже её пальцы ударили по клавишам расстроенного инструмента, и Маша запела:
Говорит Маша почти без акцента, он обнаруживается только, когда она нервничает или поёт. Гласные немного съезжают с рельс. Пошатываются, как пьяные, но не падают. Например, «и» она произносит как-то ближе к «ы». Сделав выразительную паузу, Маша рявкнула:
– Э-э-э-эх! – И давай так лихо петь и играть, будто выросла в купеческом кабаке:
Пальцы, перемазанные йодом, бегают по белым клавишам туда-сюда. Пение и музыка ускоряются.
Ваня схватил чехол от пианино, завернулся, взвизгнул и пустился в пляс.
– У него слабое сердце! – кричу на ухо Маше, пританцовывая.
Она даже не ответила, просто эхнула ещё раз и отмахнулась от меня. Обвожу взглядом гостиную: даун в тоге из чехла топчет скромный урожай яблок, спекулянтша второсортными картинами с подбитым глазом выкидывает коленца, а всем вертепом заправляет француженка-драчунья, наевшаяся напичканных стимуляторами консервов. Соня хохочет, сбрасывает валенки, стаскивает с ноги кружевной гольф и принимается размахивать им над головой.
