Своё удивление я высказал самому Фагусте, когда повстречал его в нашей столовой. Он питался в своей редакции, но, появляясь у Исиро или у Гамова, прихватывал еду и у нас — такой туше нормального пайка не хватало.
Он вышел из раздаточной с подносом, направился ко мне и бесцеремонно поставил поднос на мой стол. Воспитанностью этот газетный деятель, лидер мирно скончавшейся партии оптиматов, никого не восхищал.
— Хочу составить приятную компанию, разрешите? — И, не ожидая разрешения, уселся.
— Компанию составить можете, но вряд ли приятную.
— Почему вы меня не терпите? — поинтересовался он, набрасываясь на борщ. Он был близорук и низко наклонял лицо над столом — чудовищная его шевелюра, так похожая на аистиное гнездо, чуть не мела по тарелке. И он чавкал громче того, что я мог спокойно снести.
— Терплю. Уж если не встал и не перехожу за другой столик…
— Не терпите, — повторил он. — Между прочим, напрасно. Я вам не враг, только критик ваших недостатков. Если хотите, ваш помощник.
Он покончил с борщом и принялся за «жёваные котлеты», так называл это блюдо Готлиб Бар. Теперь Фагуста не чавкал, только глотал.
— О моём отношении к вам видно по последним номерам газеты. Признайтесь, вас удивило, что я не начинаю новой кампании против правительства в связи с «Декларацией о мире»?
— Признаюсь: удивило. Уж не сам ли Гамов попросил вас не осложнять внутреннего положения перед референдумом?
— Ха, Гамов! Ваш Гамов единственный человек, которого я отказываюсь понимать. Но вы правы, Семипалов: «Трибуна» взяла смирный тон, чтобы не перевозбуждать народ перед трудным испытанием его духа.
— Рад, что вы этого хотите. Не исключено, что в будущем станете сторонником нашего правительства.
— Исключено. И знаете почему? Потому что я с самого начала ваш искренний сторонник. Вы правительство плохое, делаете массу ошибок и глупостей, не устану это повторять. Но любое правительство, которое может вас сменить, будет хуже.
— Даже если нас сменит правительство, возглавляемое вами?
— Семипалов, остроты вам не к лицу! Оптиматы как сильное политическое движение давно перестали существовать. Но если бы случилось чудо, было бы не лучше, а хуже. Могу критиковать ваши просчёты и глупости, но сам бы наделал глупостей куда больше, просчёты были бы серьёзней. Прикидываю дела Гамова на себя и вижу — не по плечу! Удивлены? Удивляйтесь. Ещё не раз удивитесь.
Он проглотил кофе и понёс опустошённый поднос в раздаточную.
Гамов дал Исиро две недели на подготовку референдума. Исиро уложился в десять дней. Пеано предпочёл бы, чтобы он протянул лишнюю неделю. Исиро пожал плечами, когда узнал его просьбу.
— Разве я не сделал этого? Голосование могло начаться уже в тот день, когда вы решились на референдум.
Пеано старался оттянуть референдум, чтобы выиграть лишь несколько дней до наступления кортезов. И опасался, что им надоест наша проволочка и они начнут весеннюю кампанию до референдума. Грозные признаки этого имелись.
Прищепа узнал, что маршал Ваксель направил протест Амину Аментоле против задержки наступления. Командующий армией кортезов рвался в бой, игнорируя дипломатов. Но среди многочисленных прерогатив президента была и та, что окончательное решение военных вопросов он оставлял за собой. Он приказал Вакселю ждать.
— Зато на президента ополчился Леонард Бернулли, — докладывал Прищепа. — Бернулли доказывает, что задержка наступления уменьшает шансы на успех, так как мы усиливаем оборону. К счастью, Бернулли назвал Аментолу самым некомпетентным президентом в истории Кортезии. Уверен, что впредь любые предложения сенатора будут встречаться в штыки только потому, что они исходят от него.
— Что ещё говорил этот буйный сенатор?
— Помните его слова, что Аментола перегружает свою тележку швалью, которую выбрасывает Гамов? Он пошёл дальше. Он внёс в сенат резолюцию, запрещающую всякие поставки бывшим союзникам. Ни денег, ни товаров этим болтунам и лежебокам! — возгласил он. И потребовал, чтобы все средства страны направлялись Вакселю, не разбрызгиваясь. На заболоченных полях Патины совершается мировая история, и глупцы те, кто этого не понимает. Вот так он закончил свою речь в сенате.
— Много у Бернулли союзников?
— Немного, но становится больше. Если Бернулли продолжит свою агитацию, Аментола может потерять прочное большинство в сенате.
— А способен ли Бернулли стать президентом Кортезии? Если он возглавит страну, это ухудшит наши позиции.
В разговор вступил Вудворт, хорошо знавший Бернулли.
— Ни при каком падении популярности Аментолы Бернулли президентом не будет. Путь к президентскому креслу ему заказан из-за его внешности. Бернулли урод. Короткие ноги, огромная голова… Невероятная грудь при маленьком росте… Кортезия мирится с президентами красавцами, хотя предпочитает людей среднего облика. Пример — тот же Аментола, ведь красивый мужчина. Они скорее предпочтут президента глупого, но не уродливого. И Бернулли это знает. Он не выставлял своей кандидатуры ни на одних президентских выборах.
— Но навредить нам он может сильно и в сенате, — сказал Гамов.
Голосование по всей стране началось на рассвете и закончилось в полночь. На востоке уже шло к новому рассвету, когда на западе оно ещё продолжалось.
На Ядре Исиро огласил средние цифры по стране:
Первый вопрос. Согласны ли вы признать Латанию виновницей агрессивной войны? «Да» ответили 7% голосовавших, «нет» — 93%.
Второй вопрос. Одобряете ли вы отставку правительства, возглавляемого Гамовым? «Да» — 13%, «нет» — 87%.
Третий вопрос. Согласны ли вы после заключения мира выплачивать денежные и товарные репарации странам, с которыми мы ныне воюем? «Да» — 1%, «нет» — 99%.
Четвёртый вопрос. Согласны ли вы удовлетворить территориальные претензии соседних с нами государств? «Да» — 4%, «нет» — 96%.
Исиро сказал, что голосовали по разным регионам примерно одинаково. Единственное исключение — Флория, западный автономный край, примыкающий к Патине. Флоры, народ с древними традициями и обычаями, патинов не любили, но ещё меньше любили латанов. В других краях нет такого отстаивания своей национальной замкнутости, такого пренебрежения ко всем «не нашей крови», как во Флории. И сейчас 32% флоров признали Латанию агрессором, 37% пожелали отставки нашего правительства, 18% согласились на территориальные уступки соседям, но только 6% пожелали выплаты репараций врагам — флоры понимали, что часть репараций придётся выплачивать и им.
Готлиб Бар так оценил голосование во Флории:
— Эффект коммунальной квартиры. Сосед не враг, но всегда неприятен, когда с ним непрерывно сталкиваешься в коридоре или делишь плиту на кухне. Голосование флоров неприятно, но не опасно.
— Я предпочёл бы, чтобы «эффект коммунальной квартиры» проявился где-нибудь на востоке, а не во Флории, — сказал Пеано. — Через Флорию проходят коммуникации нашей армии.
Гамов подвёл итоги. Большинство населения за нас. Мы на крепком фундаменте. Ответим теперь «нет» на все требования врагов. Предстоит тяжёлое лето, зато надежды на зиму — если выстоим летом — благоприятней.
— Два обстоятельства особо радуют меня. Нас лично поддержали больше трёх четвертей населения. И второе — за правительство везде меньше людей, чем за независимость нашей страны и волю к победе над врагом. Не удивляйтесь, я рад этому. Рад, ибо мы с вами приходим и уходим, а народ остаётся. Страна поставила честь родины выше нас, правящих ею ныне. Вижу в этом не наш с вами недочёт, а великую
