берем с собой? Где будем жить? Поедет ли с нами толстая Мавруша, которая так хорошо готовит трубочки со взбитыми сливками? Кстати, вспомнив о трубочках, мы не отказались от вкусной стряпни, и через пять минут няня приняла со стола пустое блюдо.
— Катя, Катенька, ты берешь кукольный сервиз? Он наполовину разрознен, и я думаю, не лучше ли отдать его бедным, — кричала мне из детской няня, укладывавшая в дорожную корзину игрушки.
Я на минуту задумалась… Сервиз был подарен Яшей на его первые карманные деньги, и мне жаль было отдавать в чужие руки эти поломанные, но дорогие мне чашечки и блюдечки.
— Нет, сервиз я возьму в Петербург, няня, а бедным детям мы отдадим что-нибудь другое, — ответила я и стала помогать ей заворачивать игрушечную посуду в чистые тряпочки.
Как мало напоминали мне эти сборы в дальнюю дорогу те, что происходили больше двух лет назад в маленькой квартирке, где скончалась моя дорогая мама! Там все было так печально. Здесь шумно и весело. Поминутно слышался серебряный голосок Лизочки и смех Яши.
Тогда я ехала в чужую семью, в чужой город, не зная, будут ли там любить меня — избалованную материнской лаской девочку. Теперь мне нечего было бояться. Я ехала со своей семьей, где меня любили, как родную дочь! И я была счастлива.
Был счастлив и Яша. Он помогал укладываться дяде и тете. Мы с Лизочкой тоже беспрестанно предлагали свои услуги, но только мешали старшим, суетясь без толку и подавая не то, что было нужно.
— Нет, уж лучше не помогайте, — заметила тетя, когда Лиза, желая услужить, потащила со стола большую фруктовую вазу, но не выдержала ее тяжести и выпустила из рук.
Ваза разбилась вдребезги.
Мы сами, наконец, поняли, что плохие помощницы, и, усевшись на диван в гостиной, стали разговаривать о предстоящем длинном путешествии.
Наконец, сборы были окончены. Все было уложено и запаковано. Наступил день отъезда.
Стоял морозный зимний денек. Мы поднялись рано-рано и с утра приставали к старшим: скоро ли мы поедем?
Наш городок лежал в ста верстах от железной дороги, и ехать до станции приходилось на лошадях… При одной мысли о предстоящем путешествии в возке на тройке быстрых лошадок мы готовы были прыгать от радости.
И вот, наконец, этот возок, запряженный быстрой тройкой, подан к крыльцу.
Дядя, тетя и мы, трое детей, должны были уместиться в нем. Няня и Мавруша поехали за несколько дней раньше: няня, знавшая город, вызвалась найти квартиру.
— В тесноте да не в обиде, — говорил дядя, усаживая нас и заботливо укутывая наши ноги пледами и одеялами.
Мы поминутно высовывались из возка, чтобы еще раз взглянуть на милый домик и двор с палисадником, где провели столько хороших, счастливых деньков.
— Прощай, сад, и дом, и дворик, прощайте! — растроганно проговорил Яша.
— И горка, прощай! И наша улица! — вторила ему Лизочка.
А я замолчала. Мне было немного грустно уезжать из тех мест, к которым я успела привыкнуть, хотя впереди меня и ждал старый знакомый — Петербург, с которым было связано столько родных воспоминаний!
Наконец, мы разместились. Лошадки тронулись, и кибитка заскользила по гладкой и ровной дороге.
Мы еще раз взглянули на родное гнездо. У калитки стоял дворник Иван, оставшийся при доме в ожидании нового хозяина, и махал нам шапкой…
Наконец, возок завернул за угол и наша улица, домик и Иван исчезли из виду.
Дорога по-прежнему шла мягкая, ровная. Наш возок точно скользил по пушистому и гладкому белому ковру… Лошадки бойко бежали, позвякивая колокольчиками… Солнышко то сияло радостной улыбкой, то внезапно пряталось… Маленький снежок шел, не переставая.
Было три часа дня, когда мы подъехали к станционному домику, чтобы переменить лошадей и пообедать. Нам было весело, несмотря на то, что ноги закоченели и затекли от долгого сидения.
Мы радовались на большую черную собаку, лаявшую страшным басом из своей будки, и на крошечную девочку, выскочившую нам навстречу в большой и неуклюжей материнской кофте…
— Как тебя зовут? — спросила Лизочка.
— Манька, — ответила девочка тоненьким, как у птички, голоском.
— А сколько тебе лет? — приставала Лизочка.
— Не зна-а-ю! — протянула девочка.
Мы так и покатились со смеху.
Какими вкусными кислыми щами и простой, на сале жаренной кашей угостил нас хозяин постоялого двора!
За обедом мы смеялись и болтали, не переставая.
— А ямщику дали водки? — спросил неожиданно дядя. — Яша, отнеси-ка ему! — добавил он, подавая стакан мальчику.
— А он обедал? — осведомилась заботливая Лизочка.
— Обедает, будьте покойны, добрая барышня, — улыбаясь, сказал хозяин.
Было уже довольно поздно, когда мы сели в возок и тронулись с постоялого двора, напутствуемые добрыми пожеланиями старика-хозяина.
Погода изменилась к худшему. Мелкий снежок, моросивший с самого утра, стал к вечеру падать крупными хлопьями. На опушке леса ямщик наш повернулся к нам с козел и спросил дядю:
— Барин, не вертать ли обратно?
— А что?
— Да как бы метелица не разыгралась… ведь след потеряем — в лесу заночевать придется.
— И то, вернуться ли? — озабоченно сказала тетя.
Но мы, дети, были против этого. Провести ночь в возке на открытом воздухе казалась так заманчиво!
— На постоялом дворе тараканы, а я ужасно боюсь тараканов, — тянула капризным голоском Лизочка, высовывая из-под теплого платка покрасневший носик.
— А волков не боишься? — засмеялся дядя.
— Нет, не боюсь, — храбро заявила девочка, — ведь с тобой ружье, папа!
— Ладно, не трусить только, едем! — согласился дядя и громко прибавил, обращаясь к ямщику: — Подгони-ка маленько, чтобы до ночи выбраться из лесу.
Тот только головой мотнул да прикрикнул на свою тройку.
Лошадки побежали быстрее. Колокольчик громко звенел под дугой, над самой гривой коренной серой.
А ветер делался все сильнее. Хлопья снега гуще ударяли о верх кибитки.
Дядина борода, усы и шапка казались совсем белыми. Тетя плотнее закутала нас с Лизочкой большими оренбургскими платками и просила не разговаривать. И Яша приумолк. Он забился в самый угол кибитки и, кажется, дремал, положив голову на теплый рукав дядиной шинели.
Я уже не видела впереди серой спины ямщика. Его кафтан сделался белым от снега, и сам он был
