домой, назад, к бабушке, Ляле, няне, туда, где все так любят, нежат и ласкают его, Киру.
Краснощекий Помидор Иванович заметил слезы.
— Пожалуйста, не реви, малыш, — произнес он дружески, хлопнув по плечу Киру и, повернувшись к товарищам, поднял кулак, внушительно потряс им в воздухе и крикнул:
— Кто из вас посмеет коснуться малыша, тому я такой фонарь поставлю, что на всю гимназию светло станет! И это так же верно, как то, что зовут меня Иван Курнышов!
Прозвучал звонок к молитве. Появился старенький подслеповатый воспитатель, которого вся гимназия поголовно звала «дедушкой», и повел мальчиков в зал на молитву.
Курнышов очутился в зале позади Счастливчика и зашептал ему в затылок:
— Эй, ты, Лилипутик, ты не бойся наших ребят… Небось, теперь не полезут!.. Кулаки у меня здоровенные, что твое железо. Заступлюсь так, что небу жарко станет. Только не плачь. Терпеть не могу ревунов и кисляев. Слыхал?
Счастливчик обернулся, взглянул на мальчика и тут только заметил, что лицо его очень знакомо.
'Вспомнил! Вспомнил! — поймал себя на мысли Счастливчик, — это тот самый мальчик, который назвал меня в день экзаменов лохматой собачонкой'.
Кира внимательно оглядел своего нового друга, так неожиданно выступившего в качестве его защитника. Светлые, ясные глаза, вздернутый нос, весь в веснушках, наголо остриженная голова, румяные щеки, широкие, сильные и крепкие плечи — вот кого увидел Счастливчик позади себя.
Кира не знал, нужно ли ему ответить что-нибудь на вопрос мальчика или нет, но в это время раздался голос старого воспитателя:
— Тише! — и все смолкли.
Около Киры стоял небольшой рыженький мальчик с постоянно подмигивающими подслеповатыми глазами, усердно чистивший себе пуговицы вместо того, чтобы креститься.
— Как тебя зовут? — услышал Счастливчик вопрос подслеповатого мальчика и не успел ответить, как тот добавил просяще: — Если у тебя есть перья, марки, пузырьки, разные старые замки, тетрадки, ты, пожалуйста, мне их давай — я собираю.
— Гарцев! Попрошайка! Он всякую дрянь как сорока в свое гнездо тащит! — услышал с другой стороны Кира. Он живо обернулся и увидел красавца мальчугана, синеглазого, темнокудрого, с ямками на щеках.
— Меня зовут Ивась Янко. Будем знакомы, — произнес, протягивая Кире руку мальчик. — По прозвищу Хохол, потому что я родился в Ромнах, в Малороссии. Понял?
Счастливчик кивнул в ответ и хотел было заговорить с синеглазым мальчиком, но неожиданно окончилась молитва, подошел воспитатель и повел всех в класс.
Глава 3
На большой черной доске в классе было написано мелом: 'Первый урок — арифметика, второй — Закон Божий, третий — пение, четвертый — география, пятый — русский'. А внизу детскими каракулями значилось: 'Шестой — китайский язык на японском наречии, а потом от ворот — поворот, марш по домам, приказал начальник сам'.
Мальчики читали расписание уроков говорили:
— Это Янко! Непременно Янко! Он последний вышел из класса! — горячился Подгурин.
— Ну, ты, «Верста», потише!.. Длинный, в потолок ушел, а такого простого правила не знаешь, чтобы не выдавать товарища, — грозно прикрикнул на него как из-под земли выросший Помидор Иванович.
— Мужик! Сапожник! У него отец сапожник! — презрительно крикнул Подгурин.
— Мой папа прежде всего честный рабочий человек, — горячо отвечал Курнышов. — И я могу только гордиться таким отцом. А чтобы ты много не разговаривал, так вот же тебе!..
В одну минуту Подгурин очутился на полу, а на его спине восседал, как всадник на лошади, Ваня Курнышов.
— Гоп-ля! Гоп-ля! — слегка пошлепывая свою жертву, покрикивал он. — Скверный ты, братец мой, конь, никакой у тебя нет рыси.
— Пусти! Пусти! Помидор! Мужик! Сапожник! — злился, стараясь освободиться, Подгурин.
Дверь растворилась, и вошел классный наставник, которого Кира уже успел узнать в первые минуты появления в гимназии.
Он прищурился на барахтающихся на полу и крикнул:
— Подгурин! Курнышов! Оба марш в угол! Не умеете себя вести в классе!
Оба мальчика, сконфуженные, направились к доске, где небольшего роста дежурный Голубин, тихонький, с задумчивыми глазами мальчик, сосед Киры на экзамене, усиленно стирал губкой надпись об японском наречии на китайском языке.
Новый звонок. И в класс вошел тот самый учитель арифметики, Владимир Александрович Аристов, который водил Киру экзаменоваться. Он сразу заметил Счастливчика, нерешительно топтавшегося посреди класса.
— А-а! Старый знакомый! Счастливчик, здравствуй! — радушно проговорил он.
— Он, Владимир Александрович, не Счастливчик, а Лилипутик! — послышался задорный голос с задней скамейки.
— Просто овца — бе-бе-бе! — вторил ему другой.
— Длинноволосая девчонка! — надрывался третий.
— Лохмач! Овчарка! Перепетуя Акакиевна! — забасил было Подгурин у доски и вдруг пронзительно взвизгнул на весь класс.
Это Помидор Иванович изловчился и ущипнул его за руку.
Добродушное лицо Владимира Александровича приняло строгое выражение.
— Эй, вы, почтенная публика в райке, тише! — сказал он. — Как не стыдно вам новенького обижать! И еще такого крошку! Подгурин, Курнышов, смирно стойте, раз вас поставили караулить казенное имущество, доску. А чтобы не терять драгоценного времени, ты, Подгурин, бери мел и пиши задачу: 'У одного крестьянина было восемь мешков муки…'
Владимир Александрович продиктовал задачу и велел ее решить Подгурину. Тот пыхтел, кряхтел, писал и стирал написанное. Ничего не выходило.
— Не могу! — наконец, весь малиновый от напряжения признался Подгурин.
— Не можешь? А задача-то старая. Третьего дня решали. Неужели все позабыл? — сказал учитель. — Новенький, реши, — неожиданно обратился он к Кире.
Кира, которого «дедушка» только что усадил подле маленького Голубина на скамейку, подошел в доске и взял мел в руки.
Задачу он понял сразу и решил быстро.
— Молодец новенький! — произнес одобрительно учитель. — Пятерку получишь… А ты, Подгурин, стыдись. Второй год сидишь в классе, а толку мало.
Подгурин, насупившись, стоял у доски и смотрел на Счастливчика злым и завистливым взглядом.
— Овца противная! Лохмач! Девчонка! Ужо припомню тебе! — шептал он чуть слышно, но с таким сердитым блеском в глазах, что Счастливчик вздрогнул. Он не привык, чтобы на него так смотрели.
