словно душа его уже отлетела, покинула тело и теперь наблюдала без волнения и печали за тем, что происходило с ним, Павлом Савельевым, на земле.
Он кивнул, смахнул капли холодного пота со лба и сделал маленький шажок к открытой двери. Голос Вероники заставил его остановиться на полпути в черное никуда. Этот голос был подобен удару кулака в лицо, он возвращал в реальность.
– Не ходи, Пашка… – крикнула девушка. Ее голос звенел, раскалывался на мелкие осколки от страха. – Останься с нами! Ты не должен оставлять нас одних…
Савельев вжался в холодную решетку клетки.
– Я думаю, у меня нет выбора, Ника! – севшим от мучительного возвращения души голосом проговорил он.
– Останься, пожалуйста!
– Никто не сможет заставить вас выйти из клетки! – крикнул Шелученко.
– Конечно, они просто убьют меня здесь!
– А сейчас они, интересно, что собираются сделать? – проворчал Ларин. – Поиграть с тобой в шахматы? Тебя сейчас в жертву принесут на фиг, академик, и все!
– Это мне и без тебя понятно, – Савельев оглянулся на солдата. Тот вновь кивнул ему головой, на этот раз куда нетерпеливее. Снизу, от подножия высокой стены раздался крик. Крик нетерпения.
– Ника, одно лишь слово на прощание: прости.
– За что? – ее голос дрожал.
– Ну, это же я тебя уговорил покататься вместе с нами по пустыне.
– Кто ж мог знать, что все вот так кончится? – она громко всхлипнула.
– Ты будешь жить. Местным богам по вкусу только кровь девственниц. Повезло тебе, как видишь. Молодец, Ника, ты у нас, конечно, хороший ученый, но не старая дева!
– Пашка, как ты можешь вот сейчас быть таким циничным?
– Тогда прощаться легче, Никусь. Прощай.
– Останься! – вновь закричал Шелученко. – Пожалуйста, пожалуйста, – Алик заплакал как младенец, а потом начал биться головой о решетку.
Ваня Ларин молчал. Только смотрел все время вниз, туда, где у стены трепетало с десяток ярких огоньков. Солдаты, присланные за Савельевым.
«А завтра, быть может, моя очередь наступит, – подумал он. – Но уж тут они обломятся… ни на какой жертвенник я не лягу и сердца себе вырезать не позволю. Я сброшусь с лестницы, и когда упаду вниз, я хоть немного да обману их проклятых богов. Да-да, именно так я и поступлю. Я сброшусь с лестницы…»
Он сидел на полу, смотрел на Савельева и судорожно размышлял о том, а не подсказать ли Пашке такой вариант побега из действительности Мерое.
Павел выбрался из клетки, нащупал рукой перильца лестницы и начал спускаться. Солдат как мог помогал ему, освещая путь.
Ларин бессильно ударил рукой по полу клетки. «Я не смогу…» – подумал он. И закрыл глаза. Видеть, как Савельев ступенька за ступенькой спускается навстречу собственной смерти, было просто невыносимо…
Внизу его ждал Домбоно. Павел удивленно глянул на него.
– Вы и здесь? – спросил он. – А я, дурак, думал, что вы стоите в храме и под пристальным взглядом вашего бога дождя точите ножи булатные.
Его сердце захлебывалось, словно хотело как можно скорее выскочить из груди. «Говори, – подумал он. Приказ – гипноз, приказ – спасение. – Говори! Говори, не переставая! Пусть слова станут твоим личным наркозом, не позволяй себе думать о чем бы то ни было! Говори любые глупости, издевайся над ними… но только говори…. говори… обезболь словами свой путь к концу… Пусть в начале было Слово и в конце будет оно же».
– Вы нас не понимаете! – с серьезной грустью отозвался Домбоно.
– Ну, нельзя же требовать от меня невозможного. Ваша царица-богиня пожелала принести меня в жертву, а я должен ей еще и спасибо за это сказать? – Павел торопливо огляделся по сторонам. Со всех сторон их окружали солдаты. У всех в руках были ярко горящие лампы причудливой формы. Савельев опустил голову.
Стена. Огромная, теряющаяся в ночи. Клеток в темноте отсюда совсем не видно, их поглотил непроницаемый мрак. И только где-то высоко-высоко, словно звезда, подрагивал беспокойный огонек, оповещавший ночь: здесь вершина пирамиды, здесь вершина Мерое, здесь последний храм, конец мира. Здесь ждут боги.
– Вполне возможно, что все вы останетесь в живых, – мрачно оповестил Павла Домбоно.
Савельев вздрогнул.
– Возможно? Что значит ваше «возможно»? Если вы оставите висеть их там наверху, доставать вам придется сумасшедших. Да-да, через пару дней они сойдут с ума. Кто ж такое выдержит?
– Идемте! – почти вежливо ответил Домбоно. – Все зависит только от вас. У вас мало времени: всего лишь до восхода солнца, – и жрец махнул рукой в сторону дворца. – Очень мало времени…
– Тогда хватит болтать! Что я должен делать?
– Царица хочет видеть вас.
– Опять? Но я не могу наколдовать ей дождь! – Я – геофизик, я все знаю про лед, увлекаюсь древними черными фараонами, немного соображаю в медицине и все!
Домбоно резко обернулся к пленнику.
– Вы сами тоже слишком много говорите! – в его темных глазах отражались огоньки масляных ламп. – А что можете-то? Или вы умнее, чем мы?
Савельев даже растерялся. На лице Домбоно читалась неприкрытая угроза. Она, словно маска, облепила его лицо.
– Кто это «мы»? – спросил Савельев.
– Мы – жрецы-целители.
– Я ж не знаю, как вы лечите людей. Вы ж ничего не рассказываете. Только сказали, что Филиппс лежит в вашей «больнице» и у него спал жар. Благодаря соку какого-то ледяного цветка.
– Дня через три он окончательно поправится… а вы смогли бы вылечить его так быстро?
– Голыми руками, без лекарств – нет. А лекарств у меня нет. Даже вашего ледяного цветка. Так что у вас – фора!
– Вы издеваетесь над нами, – процедил сквозь зубы Домбоно. – А зря. Не думаю, что вам удастся выжить…
– Стоп! – Павел рассерженно махнул рукой. – Вам прекрасно известно мое положение, сеньор наиверховнейший жрец Домбоно. Вы что ж, вызываете меня на медицинскую дуэль? Так я ведь медик- недоучка, бросил в свое время питерский Первый медицинский на последнем курсе…
– Да, возможно, это – дуэль…
– Сразу можно было догадаться. Но что за дуэль! У вас есть все, а у меня ничего.
– Нам нужна только помощь нашей собственной души на самом деле. И этого более чем достаточно. Вам же необходимо поставить диагноз.
– Ничего не понимаю, – Савельев медленно шел за Домбоно. Солдаты освещали дорогу ко дворцу. – Мои друзья висят в клетках в ожидании ужасной смерти, а вы со мной тут невесть о чем спорите!
– Вот именно, невесть о чем.
– Вы что, держите меня за существо, у которого не нервы, а канаты, Домбоно?! – Савельев встал как вкопанный. – Или вы собираетесь уничтожить меня уж совсем изысканным, дьявольским способом?
– Нет! В Мерое никогда не лгут.
– Тогда ваша Мерое – рай земной, – и Савельев оглянулся на стену, где наверху в черной перине ночи висели клетки… Вновь завыл Шелученко, вновь молился и умолял кого-то, кто был еще выше них, Ларин. – Их жизнь в награду за мой диагноз?
– Да. Так хочет царица.
– Если мой диагноз окажется верным, нас оставят в живых? – задохнулся Савельев. – Но нам никогда не позволят покинуть Мерое, да?
