– Да нет. Тому, что я скоро снова смогу бегать.
– Вот об этом я как раз и хотел поговорить с тобой, – Холодов поднялся. – Но сначала я все-таки переоденусь. Обожди уж минуточку.
Он выскользнул из кожаного одеяния и натянул свою старенькую одежду. Наверное, такое здесь происходило впервые за всю историю Мерое. Впервые чужеземец переодевался на глазах у местного бога. Мин-Ра сдавленно хихикнул.
– Знаешь, когда я снова стану здоров и буду бегать, я обязательно переоденусь в твое платье.
– Да пожалуйста, жалко, что ли? – Холодов поставил чемоданчик с инструментами на стол. – Вот только с бегом могут возникнуть проблемы, друг мой… Ты не думай, Мин-Ра, что если послезавтра я прооперирую тебя, то на следующий день ты тут зайчиком скакать будешь. Пройдет много-много дней…
– Я знаю.
– Ого! И откуда?
– Мама сказала. А еще она сказала, что ты останешься с нами до тех пор, пока я не сделаюсь лучшим бегуном земли нашей…
– Она так сказала? – пораженный Холодов схватился за голову. Ему внезапно сделалось холодно, очень холодно. «Она убьет Нику, – подумал Алексей. – Она рассчитывает на время, на то, что я, мужик, просто не выдержу. Она будет пытаться влюбить меня в себя. А уж о своей красоте царица все знает. Она своим телом, своей тоской по любви как козырями в подкидного дурака швыряться будет… Жуткая, безысходная любовь получается, сама же от нее страдать будет! И как нам все это пережить?»
– О чем ты думаешь? – спросил мальчик, осторожно касаясь руки чужеземного врача.
– О твоей матери.
– Она любит тебя…
Алексея обожгло… обожгло словами. «Она любит тебя». И в полнейшем ужасе, смятении, в восторге Алексей понял, что… счастлив.
– Фу, глупости какие, малыш! – глухо прошептал он. – И кто только сказал тебе такое?
– Мама и сказала, – глаза мальчика светились от восторга. – Она сама так сказала: мой дорогой, я полюбила этого лекаря. Только ты знаешь мою тайну. Может ли он остаться меж нами?
– И что же ты ответил? – тихо спросил Холодов. Ему казалось, что от ответа мальчика зависит вся его жизнь.
– Я ответил: да! Он должен остаться с нами! Потому что я тоже люблю его…
Алексей отвернулся. Золотая сетчатая пелена на стенах мерцала как-то особенно зловеще. Да-да, именно зловеще. «Я попал в сети, – подумал Холодов. – Как муха запутался в паутине. Богиня любит меня!»
И вырваться на волю уже не получится. И вырваться на волю уже и не хочется…
…
–
–
–
–
–
–
…– Как ты думаешь, – нервно теребил Алик Шелученко Савельева за рукав. – Как ты думаешь, этот Холодов сможет помочь сыну богини, а?
Павел внимательно глянул на товарища по несчастью. Шелученко напряженно щурил маленькие глазки-буравчики с красными от хронического неумывания веками. На кончике носа, словно точка от вопросительного знака, висела зеленоватая соп-лина.
– Не знаю, – проворчал Павел и брезгливо отодвинулся от Алика. – Ничего я не знаю.
– Ну, тогда я постараюсь послать ему положительный импульс, – важно заявил Алик, а затем ни к месту хихикнул.
Савельев рванул ворот рубашки, словно ему было нестерпимо душно, и выскочил прочь из храмовых покоев.
В саду при храме находилось священное озеро. Его окружали смоковницы, по берегам росли камыш и тростник. Однако в одном месте эту зелень срезали, так что глазам Савельева открылась блестящая вода, а на ней ладья, качавшаяся на волнах неподалеку от берега.
То, что довелось увидеть Павлу, он не забудет уже никогда.
В ладье сидела царица-богиня Сикиника с распущенными волосами. Внезапно в полной тишине она воздела руки к небу и начала плач: плач по только что ушедшей в землю погребенных подруге, плач по погибшему две зимы назад царственному супругу:
– Приди в свой дом, о мой бог! Приди в свой дом, мой супруг! Осирис, прекрасный юноша, не имеющий врагов, приди в свой дом! Я зову тебя и плачу, так что слышно даже на небесах, ты же не внемлешь моему гласу!
Словно издалека долетел до слуха Савельева хор низких мужских голосов:
– Его убил Сет! Его, у которого не было врагов, кроме собственного брата! Его убил Сет, и нет больше жизни в его теле. Плачь, богиня, его убил Сет!
«Здорово, что я потратил столько времени, чтобы выучить этот древний, практически забытый язык», – мелькнуло в голове Савельева.
– Его убил Сет!…
«А кто убил моего Осириса?» – всхлипнула Сикиника, прикрывая глаза, в которых блестели хрусталики слез.
День, решивший ее судьбу, царица-богиня помнила болезненно-отчетливо. Тогда солнце стояло уже