пестром халате и остроконечной характерной шапке, какие часто встречаются на улицах и базарах Эривани? Отчего в этом смуглом величавом лице с горбатым носом и насмешливыми губами мне мерещится что-то знакомое?
Наши взгляды скрестились… и — не раздумывая, безотчетно, неожиданно для себя самой, я бросаю бубен в сторону незнакомого перса, неожиданно явившегося на нашем балу… Он ловко подхватывает его с налета и, прежде чем кто-либо мог ожидать этого, выбегает на середину зала…
— Кто он? Кто он? — перешептываются гости.
Но не все ли равно им, кто он?
Кто бы он ни был, этот перс, но он хочет помочь мне, — хочет плясать со мной лезгинку. Кому какое дело до всего остального?
Музыканты, предвосхищая увлекательное зрелище, сразу взяли стремительный темп. Закружилась, закипела, завертелась новая, горячая, как огонь, и быстрая, как зарница, удалая лезгинка. Извиваясь змеей, порхая птицей, носился, увиваясь подле меня, незнакомец-перс. Казалось бы, чуждой ему пляской дагестанских племен он владел в совершенстве, больше того — этому человеку были ведомы и жаркий темперамент лезгина, и ловкость настоящего джигита. Это была целая поэма Востока с прохладой чинаровых рощ, соловьиными трелями, розовым ароматом… Перс кружил вокруг, то настигая меня — свою даму, то отступая и давая мне дорогу с тем врожденным рыцарством, без которого нет настоящей лезгинки. Я прикрыла глаза, упоенная, обессиленная танцем. На какое-то мгновение смуглое лицо перса приблизилось, горячее дыхание обдало мою щеку…
— Княжна Нина! Я сдержал свое слово, — спокойно сказал незнакомец, и я узнала этот голос!
В ту же минуту черная борода и остроконечная шапка упали к моим ногам. Персидский халат соскользнул с плеч танцора, и ага-Керим-бек-Джамал, горный душман, предстал перед всеми во всем своем удалом бесстрашии и красоте.
— Керим! Керим! — не своим голосом, испытывая восторг и страх одновременно, закричала я. — Керим-ага, возможно ли! Вы?
— Я! — твердо отвечал молодой горец, скрестив на груди руки, бесстрашно дразня своей дерзостью наших разряженных и напыщенных гостей.
Возникло замешательство. В дамском кружке послышались испуганные восклицания, плач.
— Держите! Держите его! Это разбойник! Душман! Грабитель! — на разные голоса слышалось в зале.
Мой отец первым кинулся к Кериму. За ним бежали оба денщика. Мое сердце замерло. Но Керим уже стоял на подоконнике.
— Старый князь Джаваха! — прокричал он, — ты плохо знаешь адаты восточной страны. Гость — священная особа. Не забывай этого!
— Молчи, разбойник! Или… — и мой отец, сорвав со стены револьвер, взвел курок…
— Ради Бога, папа! Ради Бога! — с отчаянным криком бросилась я к нему.
— Керим мой гость! Я не допущу, чтобы его убивали…
— Что?!
Черные, всегда такие добрые глаза моего отца вспыхнули гневным недоумением.
Вероятно, мое лицо лучше всяких слов объяснило ему мое состояние, он легонько оттолкнул меня и с поднятым револьвером двинулся к окну.
Керим все еще стоял там, скрестив руки на груди. Его поза выражала лишь беспечную удаль, но глаза метали молнии… Ноздри тонкого носа и губы трепетали, как у дикой лошади. Никакого оружия не было у него в руках… Кинжалы оставались заткнутыми за пояс.
«Они поймают Керима… Они его изувечат». Я бестолково металась по залу, пытаясь помешать преследователям Керима и крича:
— Ради Бога, Керим! Ради вашего Аллаха! Спасайтесь! Или…
Ко мне подлетел адъютант Доуров с перекошенным от злости лицом.
— Так вот как, княжна! — прошипел он — так вот как! Вы потакаете разбою, вы укрываете душмана! Прекрасно, очаровательно, помогать душегубу! Каину!
Кровь бросилась мне в лицо. Точно меня ударили хлыстом или нагайкой!
— Молчать!.. Вы! Как вас там! — кричала я в истерическом иступлении. — Как вы смеете оскорблять меня! Керим не душегуб и не Каин. А вы… вы!.. О, как я вас ненавижу!
Когда отец властным жестом прекратил безобразную перебранку, на окне уже никого не было. Лишь прошуршали в саду кусты азалии, росшей под окном.
Слава Богу! Керим был вне опасности. Я облегченно вздохнула…
Но тут же приказание отца повергло меня в новую тревогу.
— Пять тысяч рублей награды тому, кто поймает разбойника и доставит сюда живым! — гремел его командирский голос.
Тотчас оба вестовых казака, старый Михако и юный Аршак, вслед за молодыми хорунжими и князем Андро кинулись в сад.
Не помня себя, я бросилась за ними.
— Андро! Андро! — умоляла я, цепляясь за длинные полы его мундира, — вы не погубите его, Андро! Вы не тронете его! Он — мой гость, мой кунак! О, Андро! Не давайте его в обиду, во имя Бога, или вы не друг мне, Андро! Не друг!
— Опомнитесь, Нина! Опомнитесь, безумное дитя! Что с вами?
Я рыдала без слез. Как стонет с голоду волчица, как стонет горный джейран, загнанный охотниками.
— Горе мне! — повторяла я. — Горе мне! Я его выдала! Я его предала! О, глупая, тупоголовая, жалкая девчонка! Не сумела сдержать своего порыва! Не сумела скрыть своего изумления! Раскудахталась, как глупая курица! О, гадкая, слабая, малодушная девчонка!
Я билась на мокрой от росы траве, рвала на себе платье и волосы, проклиная невольную вину. Не знаю, долго ли продолжался мой припадок, я пришла в себя, когда чья-то сильная рука опустилась мне на плечо.
Передо мной стоял мой отец…
Нет, не прежний, — милый и снисходительный человек, всепрощающий отец, добрый и неизменно приветливый князь Георгий Джаваха, каким его все знали не только в нашем доме, но в целом Гори.
Нет. Этот седой величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, — только судьей.
— Нина! — произнес он сурово, — должен ли я объяснять тебе, что ты поступила нечестно?
Если бы мне сказал это кто-либо другой, я сумела бы ответить. Но перед ним я молчала, должна была молчать.
— Ты поступила нечестно, — продолжал он неумолимо, — ты обидела твоего старого отца. Ты обидела, огорчила и оскорбила меня. Больше того: ты осрамила меня на целый Гори. Дочь всеми уважаемого, честного служаки, боевого генерала, оказывается, ведет тайную дружбу с опаснейшим из окрестных душманов, с грабителем, вором, убийцей!
— Это неправда! Неправда, папа!
— Молчи! Что знаешь ты? Дитя! Ребенок! Я прощаю шалости… Прощаю дикий нрав, Нина…, но не ложь… Но не ложь, клянусь тебе Богом! Лжи я не прощу.
— Я не лгала тебе, отец! Я не умею лгать, — воскликнула я в отчаянии.
— Ты скрыла от меня. А это разве не тоже самое, что и ложь, Нина? — заметил он строго. — Где ты встретила Керима? Где познакомилась с ним?
— В Уплис-цихе, отец! — сказала я твердо, — в пещере… во время грозы. Он спас меня, вытащил из бездны, в ту ночь, когда я вывихнула руку и потеряла Смелого.
— Я не верю тебе, Нина, — укоризненно покачивая головой, произнес он, — ты нарочно говоришь так, чтобы я был снисходительнее к Кериму. Разбойник не выпустил бы тебя из своих рук без выкупа, без пешкеша…
— Но то разбойник, а ведь Керим не настоящий разбойник, папа, — пробовала возражать я.
Но отец не слушал или не слышал меня. Лицо его оставалось суровым и мрачным…
