Но Иветту больше радовало, что в магазинах появились необычные новинки – книги незнакомых ей авторов. Вначале своих, затем западных. И наконец запестрели книги эмигрантов: Иосифа Бродского, Владимира Набокова и многих других. О Бродском Иветта слышала несколько лет назад от Глеба Четвергова. «Как-то Глеб теперь поживает?» – однажды подумалось ей. И вновь взгляд ее скользил по страницам. Вскользь слышанные имена наполнялись конкретным содержанием. Новым пониманием наполнялась и ее жизнь – просыпалась внутренняя Иветта. Валентин, читавший исключительно политические разоблачения, к пристрастию жены стал терпимее. Он тоже преодолел начальные классы супружества. Теперь он выставлял лишь одно требование, порядок в доме. Сюда входили чистота, приготовленный обед и ухоженные дети.
Годы перестройки глотались как пирожки: кто-то застревали в горле, кто-то быстро насыщался вкусной начинкой, кто-то отбрасывал в сторону недоеденный кусок.
Общество превратилось в кипящий котел. На поверхности еще плавали отголоски социализма: талоны на продукты, распределительные списки. Но в глубине котла уже вызревали зерна капиталистического уклада. Теперь и продукты добывали по-разному: одни метались по магазинам, другие изворачивались, протаптывали дорожки на рынок или прямо на склад. Это время стало звездным часом Валентина. Никто не умел с таким проворством оказаться в торговой точке в момент завоза, поменять водочный талон на кофейный, выкупить стиральный порошок по квиткам на мыло. Его подвиги были для Иветты! спасением. Она с ужасом смотрела на толпы, осаждающие полупустые прилавки. Не меньшее опасение вызывали в ней и одиночки-кооператоры: как и большая часть людей, она видела в них жуликов.
Но постепенно взгляды Иветты на предпринимателей стали меняться. В кооперативы объединялись люди науки и техники. Они использовали бывшие военные разработки, и это радовало. Кустари, продающие забавные поделки, крестьяне, торгующие молоком и овощами, тоже вызывали у Иветты уважение. Время монополистов-олигархов было еще впереди, в обществе процветала здоровая конкуренция. Буйным цветом распускались и новые творческие коллективы: молодежные театры, ансамбли.
Однажды Жанна сообщила подруге новость: Володя Амосов открыл театрик нового толка. Ютился он в подвале на Моховой, работал в авангардном стиле. За минувшие годы Амосов не сумел сделать карьеру: ни один солидный театр не принял его в труппу, ни один режиссер не пригласил на роль первого плана, не говоря уже о главной. Работа на эстраде ему опротивела: Амосов давно жаловался, что актер – самая зависимая профессия. И вот теперь он стал и директором театра, и режиссером, и актером в одном лице. Вокруг него сплотилась группа молодых дарований, и родился театр «Журавли». Художником-оформителем стал Глеб Четвергов, за три года так и не поступивший в академию. Проходили в основном те, кто послушно следовал классической школе, не пытаясь выразить что-то свое. Глеб все время сбивался на абстрактные выкрутасы, непозволительные для школяра. Как многие недоучившиеся художники, он считал себя гением: «Мы с Михаилом Шемякиным университетов не кончали». Во времена «поколения дворников и сторожей» Глеб, возможно, стал бы свободным художником, но теперь открылись возможности для практической деятельности. В театре «Журавли» простор для фантазий был огромный. Владимир лишь очерчивал общую режиссерскую задачу – здесь ставились интерактивные спектакли с участием зрителя, – предоставляя Глебу полную свободу решений.
Иветта уже много лет никуда не ходила: ни в театры, кроме детских, ни на выставки. А между тем наступило время, когда выходные вновь вернулись в ее распоряжение. Подросшие дети проводили их со сверстниками или самостоятельно. Сергей с приятелями организовал рок-группу. Школа выделила им помещение, и мальчишки часами пропадали там, завывая под грохот усилителей. Аня все свободное время проводила за учебниками – она становилась неизменным победителем математических олимпиад в своей возрастной группе. А Валентин сидел у телевизора с бутылкой пива, никуда не же лая выходить. Иветта, справившись с домашним! делами, устраивалась рядом и тоже смотрела футбольный матч – его муж отыскивал в любой час на любом канале. Альтернативой телевизору было только чтение.
– Рано ты записала себя в старухи! – как-то принялась ругаться по телефону Жанна. – Сейчас такое время, а ты сидишь дома. Это непозволительно! В субботу идем на спектакль к Амосову. И никаких возражений я не принимаю!
Жанна разошлась и со вторым мужем и растила Ромку одна. Детская мечта мальчика стать дипломатом сменилась вполне реальным проектом: поступить на журфак. Однако возникли трудности с экзаменом по истории – разгорелся какой-то конфликт с учителем. Подробности Жанна обещала рассказать при встрече. Они поговорили еще немного и разъединились.
Валентин не препятствовал походу жены в театр с подругой. В последнее время между супругами не вспыхивало ни ссор, ни размолвок. Ревность его тоже поутихла – оснований не было. Жена все время на глазах: и дома, и на работе. Кроме того, возросшие бытовые трудности сплачивали семьи. Ситуация Жанны в этом плане была уникальна.
9
В тесном подвале царил полумрак. На стенах – редкие светильники в виде свечей. В центре зала – сцена, подобие цирковой арены, вокруг – два ряда протертых до дыр плюшевых диванчиков. Их списали из государственного театра, а Владимир оперативно прибрал. Актеры двигались, оказываясь то спиной к зрителям, то лицом. Все как в жизни. Так создавался особый эффект присутствия. Зрители мгновенно превращались в соучастников. В гардеробе взамен верхней одежды им выдавали длинные дождевики с капюшонами, которые предлагали сразу надеть. Во время представления на аудиторию обрушивались потоки воды, брызги красок, в проход кидались дымовые шашки. Завсегдатаи привыкли к новациям и радовались каждому трюку: здесь взрослые чувствовали себя детьми. Смысл пьесы ускользал от зрителей. Действия адресовались не уму, а ощущениям. Настроение общего балдежа постепенно заразило Иветту, и она перестала следить за сюжетом, бездумно погрузившись в мир абсурда. Спектакль окончился неожиданно, на полуслове – так было задумано режиссером. Незаконченные истории лучше запоминаются и возвращают зрителя в театр. Иветта почувствовала себя маленькой девочкой, которую мама отправляет спать в разгар игры. Но спать ей сейчас совсем не хотелось – она только очнулась от многолетней спячки! – Как хорошо хоть на вечер забыть обо всех заботах. Как приятно погрузиться в бездумную радость. Она восторженно повернулась к подруге:
– Жанулька, Володя – гений! Пойдем к нему! Скажем, какой он молодчина!
Но Владимир уже стоял за спиной своих «девочек», приглашая их отпраздновать премьеру вместе с труппой.
Стол накрыли в маленьком помещении за сценой Вокруг суетились десяток артистов и несколько человек из технического персонала. Кто-то еще разливал по бокалам шампанское, кто-то уже опрокидывал первую рюмку. Вскоре в гримуборной, совмещенной с банкетным залом, появился Глеб. Иветта с трудом узнала его: прежде распущенные волосы были перевязаны на затылке. Теперь худое лицо Глеба казалось еще длиннее. «Неужели Глеб, сам художник, не видит что этот хвост уродует его?» – изумилась Иветта. Однако она приветливо улыбнулась старому знакомому. После того давнего сеанса они виделись лишь однажды – как только Глеб получил зачет по портрету, он подарил его, как и обещал, своей модели. Сейчас они обменялись несколькими общими фразами. Иветта сказала, что дети подросли и требуют внимания, но надобность в неусыпном надзоре отпала. Глеб, выяснилось, по-прежнему холост. Он признался, что работа в театре съедает все время. Какая уж тут семья! Спектакли держатся в репертуаре недолго, каждый месяц требуются новые декорации. Однако скоро, он надеется, труппа отправится на гастроли за границу, и тогда он будет пожинать плоды своих трудов. «Глеб ничуть не повзрослел, – подумала Иветта. – Все в каких-то надеждах, мечтах. Как и прежде, устремлен в будущее». Их беседу бесцеремонно прервала незнакомая актриса. Лицо ее было размалевано ярким сценическим гримом, а фигура, даже упакованная в корсет, поражала объемами. По-хозяйски обняв Глеба, она решительно потащила его в сторону. Иветту передернуло: слишком вульгарным ей показалось притязание зрелой дамы на мальчика. Она, Иветта, гораздо моложе и то не решилась бы так вольно вести себя с юношей. Однако в следующий миг самодовольство уступило место легкому сожалению. Сожалению от невозможного. Взгляд ее снова упал на странную пару. Теперь развратная Пышка играла с волосами Глеба. Она распустила его хвост и сплетала пряди в тоненькие косички. Иветта отвернулась. Она почувствовала себя лишней на бестолковой вечеринке, совсем не похожей на добропорядочные банкеты в кругу ее сослуживцев. Все говорили вразнобой, тосты тоже произносились импульсивно, а главное, все были очень подвижны, постоянно перемещались с места на место. Царила атмосфера какого-то сумасшедшего, прямо-таки детского веселья. Там и тут виднелись
