углублялась. Паша не спешил каяться, просить прощение, тем более – отказываться от своего решения работать у Котова.
– Паша, надо убрать со стола, помоги мне, – наконец сказала она.
Он присоединился к уборке беспрекословно. Отнес в кухню грязную посуду, расставил по местам стулья, даже подмел пол и приготовил диван для сна. Тут же улегся, не дожидаясь Яны. Она долго возилась на кухне: мыла тарелки, рюмки, столовые приборы, убирала оставшуюся еду в холодильник. Наконец, доведя себя до полного изнеможения, пошла спать. Она легла на самый краешек, под двуспальное одеяло, рядом с Павлом и спиной к нему. Он уже засыпал и не обратил внимания на демарш подруги. Через несколько минут Яна, не выдержав муки, резко повернулась к Павлу и прижалась к нему всем телом.
– Пашенька, я хочу, чтобы ты знал: я не смогу без тебя!
– А? Ты про что? – спросонья он не ощутил взволнованности в голосе Яны.
– Если ты будешь заперт в крепости Котова, я не смогу видеть тебя целую неделю. Мне этого не пережить!
Павел открыл глаза:
– А Наташа не имела возможности видеть меня месяцами, но терпела и ждала. Я не могу бросить ее на произвол судьбы. Придется и нам с тобой потерпеть! – Павел положил ладонь на грудь Яны.
– Тут нечего и сравнивать. Тебя тогда насильно изолировали, а сейчас ты сам, добровольно, отгородился от меня. Говоришь, что ради Натальи. Я поняла: ты любишь ее! А я так – пустое место, поиграл мною и бросил.
– Зачем ты накручиваешь себя, Яночка? Ты же знаешь, что люблю я тебя одну, а перед Наташей я в долгу, – Павел попытался приласкать подругу, но прошедший траурный день отнял у него все силы. Он лишь нежно поцеловал Яну в лоб – колючки ее сгоревшей челки щекотали ему губы.
Но Яна вновь отодвинулась от него, напоследок пробормотала:
– Или я – и ты отказываешься от предложения Котова, или Наталья, – и ты идешь к нему в рабство. Другого решения быть не может!
Прошло несколько дней с тех пор, как Павел принял на себя заботу о наследнике Котова. В выходной он позвонил Яне и предложил встретиться, но она, узнав, что он поступил по-своему, бросила трубку. Целый день Яна просидела дома за компьютером, упрямо стараясь поймать упущенный за последнюю неделю пульс биржевой игры. Пока она занималась с похоронами Бориса и совершала бесполезные визиты в Комарово, ликвидность акций упала, а она проморгала этот момент. До позднего вечера Яна анализировала рост и падение ценных бумаг, прогнозируя его в долгосрочной перспективе.
Наступила полночь, в глазах появилась резь, разболелась голова. Отступившая в последние годы мигрень снова вернулась. Стиснув зубы, Яна изучала таблицы торгов. Вдруг послышался скрежет открываемого дверного замка. В первый момент Яна замерла от неожиданности, но потом вспомнила: ключи от ее квартиры были только у одного человека, у Евгения. С Павлом у нее всё закрутилось так быстро, что она не успела снабдить его ключами, а теперь и надобность отпала. Но почему Евгений не позвонил? Обычно он всегда предупреждал о своем приезде. Ах, она же отключила телефоны, не желая принимать звонки Павла!
Загорелый и посвежевший атлет – на воде загар пристает быстро – ввалился в прихожую, обхватил Яну, крепко сжал в объятиях. Он не появлялся с апреля, с того дня, как уехал на сборы, даже звонил считанные разы.
– Ну, погоди, зверь, задушишь! – Яна постаралась высвободиться. – Иди хоть руки вымой сначала.
Евгений послушно сунулся в ванную комнату и тотчас вышел: увидел чужую зубную щетку – эта щетка принадлежала Павлу. Прежде Евгений не обнаруживал следов присутствия других мужчин и даже не задумывался о том, есть ли они у Яны. Все было просто и ясно: он приезжает и уезжает, она – работает и ждет его. Евгений взял щетку двумя пальцами, и демонстративно, на глазах Яны выбросил в мусорное ведро:
– На сегодня только ты и я. Забудем на эту ночь об остальном мире. Где моя пижама?
– У тебя больше здесь нет пижамы. Я вынесла ее на помойку. Хочешь чаю?
– Чай так чай. Кстати, у меня в сумке коробка конфет. Сейчас принесу.
Евгений выскочил в прихожую и только теперь заметил в дальнем углу незнакомые мужские тапки. Видно, соперник начал обживаться в доме. С одной стороны, обнаруженная неверность женщины была Евгению кстати: он и сам собирался сообщить ей о расставании, но с другой – было обидно оказаться вытесненным из этого дома.
– Что ж, Яночка, кажется, нам обоим есть что сказать друг другу.
– Все, что я могла бы сказать, ты уже сам увидел.
– А у меня предстоит событие не рядовое. Я женюсь.
– И кто она? – равнодушно спросила Яна.
– Дочка члена федерации по секции гребли.
– Очень полезное для тебя родство.
– Нередко место в сборной зависит не от твоего мастерства, а от одобрения твоей кандидатуры вышестоящими функционерами.
– Поздравляю с удачным выбором.
– Ты же не слишком огорчилась, Яночка?
Яна промолчала – она тоже чувствовала себя ущемленной. То ли не избавилась окончательно от привязанности к этому шалопаю, то ли ее самолюбие было задето. Или сыграло роль то, что всё обрушилось на Яну одновременно – и ссора с Павлом, и разрыв с Женькой.
Евгений понял молчание Яны как обиду, как нежелание отпускать его. Он положил свою ладонь на руку Яны.
– Но я надеюсь, что мы оба, ты и я, выберем времечко, чтобы побатониться? – ввернул Евгений любимое словечко. – Ведь нам с тобой бывало хорошо!
– Не представляю, какой муж получится из такого кузнечика, как ты, Женька!
Евгений не обиделся на «кузнечика», разведя колени в стороны, притопнул ногами по полу и весело пропел: «Коленками, коленками, коленками назад!»
Яна, оставаясь серьезной, вдруг объявила:
– Что ж, повеселились, а теперь ступай, Женя, домой. И забудь этот адрес.
– Ты что, спятила, подруга, ночь на дворе.???(Какая работа?) А отметить «развод»? Тряхнем стариной напоследок, сыграем в камасутру!
Однако Яне было не до фривольных игр и она сумела выпроводить Евгения, не забыв отобрать у него и ключи. Закрыла дверь и расплакалась – ей так сейчас не хватало Павла.
Миновали недели, и стало ясно, что у Павла тоже есть характер, изменять свое решение он не собирается. Он уже освоился на новом месте, нашел общий язык с воспитанником: утром выходил с мальчиком в сад и делал зарядку, затем обтирал его до пояса влажной губкой, хотя утренники в августе уже были прохладными. Костик держался стойко и ни разу не заболел. А днем он охотно играл с дядей Пашей в охотников, индейцев или разведчиков. Воспитателю также вменялось в обязанности сопровождать мальчика на занятия в детскую конную секцию, и проверять, как тамошние конюхи смотрят за личным конем Котова – Воронком.
Павел с удовольствием заглядывал в денник, его успокаивала уютная полутьма – солнце проникало сюда только сквозь маленькие оконца под потолком. Паше нравился запах сена, смешанный с навозом, и смешливые девушки-коноводы. Иногда они просили его помочь принести ведро воды, задать овса или сена лошадям. Когда ветеринар делал Воронку прививку от сапа или сибирской язвы, Павел ободрял коня и скармливал ему с руки лишний початок кукурузы.
Однажды Котов пригласил Павла для разговора:
– Вот что, друг Паша, мне докладывали, что ты не вылезаешь с общественной конюшни…
– Да, но…
